Порожденье тьмы ночной
Шрифт:
Поскольку больше меня похвалить некому, я похвалю себя сам — за то, что никогда не выламывал зубьев произвольно из шестеренок моего мыслительного механизма, какой уж он там ни есть. Видит Бог, у некоторых моих шестерней зубьев не хватает — одни так и не выросли с рождения, другие — стерлись на пробуксовках истории…
Но ни единого зубца своего мыслительного механизма я не спилил сознательно. Ни разу не говорил я себе: «Вот без этого факта я обойдусь».
Говард У. Кэмпбелл-младший воздает себе хвалу!
А там, где есть жизнь…
Там — жизнь.
Человек десять — все как на подбор молодые, розовощекие и брызжущие добродетелью — окружили нас с Рези и Крафта-Потапова, отобрали у меня пистолет и обыскали всех в поисках иного оружия, пока мы стояли, обмякнув, словно тряпичные куклы.
Сверху по лестнице спускалась еще одна группа фэбээровцев, конвоируя преподобного Лайонела Дж, Д. Джоунза, Черного Фюрера и отца Кили.
Посреди лестницы доктор Джоунз остановился и обернулся к своим гонителям.
— Я делал то, — величественно заявил он, — что должны были бы делать вы. Вот и вся моя вина.
— И что же мы должны были бы делать? — спросил сотрудник, явно руководивший операцией.
— Защищать Республику! — ответствовал доктор Джоунз. — Нас-то чего травить? Мы лишь стремились упрочить нашу страну! Объединяйтесь с нами, и мы вместе возьмемся за тех, кто пытается ослабить ее!
— И кто же это? — спросил сотрудник.
— Я еще должен вам объяснять? Неужели вы сами не знаете — на вашей-то работе? Евреи! Католики! Негры! Азиаты! Унитариане! Иммигранты, не способные усвоить дух демократии, играющие на руку социалистам, коммунистам, анархистам, антихристам и евреям!
— К вашему сведению, — с видом холодного превосходства ответил сотрудник, — я — еврей.
39: РЕЗИ НОТ ОТКЛАНИВАЕТСЯ…
— Я жалею лишь об одном, — возвестил доктор Джоунз начальнику фэбээровцев с лестничных ступенек, — о том, что у меня нет еще одной жизни, чтобы отдать за свою страну и ее!
— Ничего, ничего, мы уж постараемся, чтобы вам нашлось еще о чем пожалеть, — заверил его фэбээровец.
Железные гвардейцы белых сынов американской конституции сгрудились в каминной. Некоторых охватила истерика. Паранойя, годами прививаемая им родителями, внезапно обрела зримые черты — вот они, гонения!
Один юнец, вцепившись в древко американского флага, размахивал им вовсю, колотя орлом на наконечнике древка о трубы отопления.
— Это — флаг вашей страны! — вопил он.
— Сами знаем, — отвечал старший фэбээровец. — Отнимите! — скомандовал он своим.
— Этот день войдет в историю! — заявил Джоунз.
— Все они входят в историю, — ответил старший и добавил: —Ладно. Где здесь человек, именующий себя «Джордж Крафт»?
Крафт поднял руку чуть ли не в бодром жесте.
— Тоже
— Надо бы взглянуть поближе, — ответил Крафт.
— Ну и каково сознавать, что приходит конец столь долгой и славной карьеры? — продолжал старший.
— Любой карьере рано или поздно приходит конец, — пожал плечами Крафт, — я-то это давно понял.
— О вашей жизни, чего доброго, еще фильм снимут, — заметил старший.
— Возможно, — улыбнулся Крафт, — но задешево я авторского права не уступлю.
— Хотя на вашу роль лишь один-единственный актер и сгодится, — сказал старший, — но его вряд ли уломаешь.
— Это кто же? — поинтересовался Крафт.
— Чарли Чаплин. Кому же еще играть шпиона, непросыхавшего с 1941-го по 1948 год? Кому же еще по плечу сыграть русского резидента, создавшего агентурную сеть, почти целиком состоявшую из агентов американской контрразведки?
Светская учтивость разом слетела с Крафта, мигом превратившегося в бледного сморщенного старичка.
— Врете! — выдохнул он.
— Спросите свое начальство, если мне не верите, — пожал плечами фэбээровец.
— Они знают?
— Догадались, наконец. Дома вас ждала пуля в затылок.
— Почему же вы спасли меня? — спросил Крафт.
— Можете считать — из сентиментальности.
Крафт призадумался. Тут-то самым замечательным образом и пришла ему на выручку шизофрения.
— Все это меня никоим образом не касается, — заметил Крафт, и светская учтивость вновь полностью овладела им.
— Почему? — удивился старший.
— Потому, что я — художник, — пытался объяснить Крафт. — И это в моей жизни — главное.
— Не забудьте прихватить палитру в тюрьму, — посоветовал старший и переключился на Рези. — А вы, разумеется, Рези Нот.
— Да.
— Приятно погостить у нас в стране?
— Что я должна ответить? — спросила Рези.
— Отвечайте, что хотите, — сказал старший. — Если есть жалобы, я передам их соответствующим инстанциям. Мы, видите ли, стремимся расширить поток туристов из Европы.
— Вы очень остроумно шутите, — без тени улыбки сказала Рези. — Жаль, что не могу шутить в ответ. Мне сейчас не до шуток.
— Очень жаль, — небрежно бросил старший.
— Ничего вам не жаль. Одной только мне жаль. Жаль, что мне не для чего жить. Ничего у меня нет, кроме любви к одному-единственному человеку, но меня этот человек не любит. Он настолько выдохся, что вообще не способен любить. Все, что от него осталось — любопытство, да глаза.
— Нет, я не могу отшутиться, — добавила Рези. — Зато могу показать вам нечто занятное.
Казалось, Рези лишь прикоснулась пальцем к губе. На самом деле она бросила в рот капсулку цианистого калия.