Порт-Артур. Том 2
Шрифт:
В этом районе на берегу моря было тихо, и Звонарев отдыхал от обычного грохота и шума передовых позиций. Электрический Утес, бывший в начале войны самой боевой батареей Артура, теперь обратился в спокойную тыловую позицию, и только задранные вверх дула орудий, повернутых в сторону сухопутного фронта, напоминали о войне.
Батарея была загружена выздоравливающими солдатами самых различных полков. Тут же мелькали черные бушлаты матросов с броненосца «Пересвет», обслуживающих пушки.
В офицерском флигеле Звонарев застал нового командира Электрического Утеса, капитана Николая Николаевича Андреева. Высокого
Отказавшись от обеда, Звонарев вместе с Катей отправился на розыски своих чемоданов. Он не сразу узнал свою бывшую комнату. Заново оклеенная новыми обоями, чистенькая, аккуратно прибранная, она превратилась в очаровательную девичью светелку. Катя осматривала белье.
– Я сейчас заштопаю, – взялась она за иголку.
Звонарев начал смущенно ее благодарить и отказываться.
– Пустяки! Я думаю, Варя давно отучила вас от условностей, называемых приличиями. Она и раньше не очень-то соблюдала их, а теперь и вовсе ни с чем не считается. Давно вы ее видели?
Прапорщик рассказал об утренней встрече.
– До вас ей никто не нравился, а вы сразу покорили ее суровое сердце. Сейчас, кроме вас и хирургии, она ничем не интересуется. Не знаю, отвечаете ли вы ей взаимностью, если нет – то придется пожалеть мою взбалмошную, но все же очень милую сестрицу.
– Мы с Варей большие друзья…
Катя внимательно посмотрела на него и чуть заметно улыбнулась.
Выйдя на крыльцо, Звонарев увидел перед казармой странное зрелище. Человек двадцать раненых и перевязанных солдат стояли под винтовками. Один держал костыль под правой рукой, а на левом плече у него лежало ружье, у другого винтовка была на правом плече, так как левая рука была на перевязи, у третьего была забинтована вся голова, и он ее наклонял набок, чтобы не задеть за винтовку. У крайнего были перевязаны обе руки, и все же винтовка каким-то образом держалась на плече. Перед наказанными расхаживал Чиж и, площадно ругаясь, тыкал солдат кулаками то в живот, то в лицо.
– Я вас приведу в христианский вид! Не поможет винтовка – испробуете розг, а там – на фронт, коль ноги носят! Фельдфебель, кто у тебя еще значится провинившимся? – обернулся он к подбежавшему к нему рысцой Назаренко.
Вытащив из-за обшлага бумагу, фельдфебель зачитал несколько фамилий.
– Всем по десять часов, а эту сволочь завтра через одного перепороть, – распорядился Чиж, отходя от солдат.
Поодаль группа матросов угрюмо следила за происходившим. К Звонареву подошел Любимов и, взяв его под руку, отвел в сторону.
– Чиж, по-моему, сумасшедший маньяк, садист, ненавидящий солдат. Добром это не кончится. В один прекрасный день не эти калеки, так мои матросы его прикончат.
– Не думаю, чтобы это многих опечалило.
– Это верно, но ведь пойдет суд, расстрелы, что может вызвать новый бунт, в котором и мы с вами можем пострадать.
Прапорщик пообещал обо всем этом довести до сведения артиллерийского начальства. В это время к нему подошла старая фельдфебельша,
– До вашей милости, Сергей Владимирович, – проговорила она.
– Здравствуйте, Саввична, как живете?
– Бог грехи терпит, носит еще земля. Хотела я спросить вас о дочке своей: что она – жива, цела? Умом кляну ее, а сердце все же тоскует. Одно ведь дите у меня на свете…
– Жива и здорова, вчера была на Залитерной.
– И не одумается, не бросит его, окаянного!.. Сбил с пути глупую девку, опозорил, а потом бросит. Кому она такая будет нужна? Другой раз думаю, уж лучше бы убило ее… – вздохнула Саввична. – Коль увидите, передайте ей мое родительское благословение.
Простившись с Саввичной, Звонарев зашагал по береговой дороге в Артиллерийский городок. В Управлении он застал Тахателова. Узнав о возможности получить в порту электропровод, Тахателов пришел в восхищение.
– Хитер, как муха, наш прапорщик! Кого хочешь на кривой объедет! Недаром Варю вокруг пальца обвел, – смеялся полковник.
– Эка невидаль, глупой девчонке вскружить голову! – бросил Белый. – Провод достать куда труднее! Загляните, пожалуйста, ко мне, жена вас хотела видеть, – переменил он тон.
Мария Фоминична встретила Звонарева вопросом, где Варя и почему она давно не была дома. Прапорщик поспешил успокоить ее, рассказав и о Варе и о Кате.
– За Катю я никогда не беспокоюсь, она глупостей не наделает, а вот что взбредет в голову Варваре – этого никто предвидеть не может. Вас-то она кормит?
Звонарев поблагодарил.
– Пока есть чем, будем вас питать, как можем. Муж считает вас одним из самых нужных офицеров в артиллерии. Увидите Варю, передайте, чтобы она завтра обязательно пришла домой; поди вся грязная! Да и мальчонку с собой пусть приводит.
Звонарев вышел. Вечерело. Стрельба по городу прекратилась, и прапорщик быстро дошел до штаба Кондратенко.
Там он застал подполковника Рашевского, Науменко и Бутусова. Они благодушествовали за чаем. Прапорщику тотчас предложили чай с лимоном, который уже был большой редкостью в Артуре. Звонарев доложил Рашевскому о достигнутых успехах.
– Великий вы мастер говорить с начальством. На что Григорович крепок, как кремень, и того сумели уговорить, – заметил Рашевский.
Звонарев рассказал о магическом действии записки Сахарова. Все трое присутствующих громко расхохотались.
– Ворон ворону глаз не выклюет, рука руку моет, – в один голос проговорили Науменко и Бутусов.
– Умение со всеми ладить – драгоценнейшее свойство человеческого характера, – заметил Науменко.
– Сам Роман Исидорович является образцом такого человека. Даже с нашими артурскими генералами, враждующими друг с другом, он один со всеми сохраняет дружеские отношения.
– Самое главное – он завоевал горячие симпатии Веры Алексеевны, не раболепствуя перед ней и сохраняя чувство собственного достоинства, – произнес Бутусов. – Я когда-то служил вместе со Стесселем в Ростовском гренадерском полку. Я был прапором, а он поручиком. Он и тогда не блистал умом, хотя и был прекрасным строевиком, танцором, весельчаком и выпить был не дурак. Там же в полку служил и отец Веры Алексеевны, капитан Иевлев. К пятидесяти годам он едва добрался до капитана, зато обзавелся шестью дочерьми. Одной из них и была Вера Алексеевна.