Портартурцы
Шрифт:
Обоз стоял в ложбине, защищенной от неприятеля возвышенностью. Кругом по склонам росли зеленые кусты. По полю, где расположились двуколки, торчали высокие стебли гаоляна. Распоряжение Фока о срезке всходов так и не было выполнено.
Японцы сегодня были очень близко. Над головами часто проносились ружейные пули. Свирепо татакали пулеметы.
Провели двух пленных японцев.
— Где изловили? — спросил Подковин раненых стрелков, конвоирующих пленных.
— В этот проклятый гаолян их до черта наползло. Прямо беда. Надо стрелять, а не знаешь куда. Смотришь, а они у тебя из-под носа вынырнули.
Низкорослые
Пленные держали себя вызывающе, но при каждом свисте пули скулы их вздрагивали, а плечи приподнимались. Закурив, стрелки пошли дальше.
Бой разгорался. Пули пролетали роями и ударялись в стенку оврага.
Глава девятнадцатая
1
— Ну, как моя рана? — спросил Лыков у врача на перевязочном пункте.
— Хорошая, сквозная… Кости целы, значит все в порядке. Лежите смирно.
— Варя, — окликнул доктор сестру, — наложите повязку и направьте раненого в свой госпиталь.
Лыков вздрогнул и резко повернулся. Ему почудилось, что доктор сказал «Валя».
— Лежите, не волнуйтесь, может усилиться кровотечение, — сказал врач.
При тусклом освещении фонаря, который держал в руках санитар, Лыков увидел усталые глаза сестры милосердия, наклонившейся над ним.
— Пить хотите?
— Нет. А я где-то вас видел…
— Не могло этого быть. Девушки, повязанные косынками, во многих случаях похожи друг на друга. Я совсем недавно из Иркутска, а вы здешний житель.
— Из Иркутска! — воскликнул Александр Петрович, и даже приподнялся.
— Что же тут удивительного? Не шевелитесь и молчите. Поговорим завтра, когда остановится кровотечение.
Лыков покорно закрыл глаза и отвернул голову. Через секунду он стиснул зубы. В рану ввели тампон, и боль обострилась.
Кругом громко стонали и кричали тяжелораненые. Полотнища санитарной палатки колыхались от ветра. Вдали слышалась усиленная ружейная перестрелка.
— На Юпилазу генеральная атака, — сказал вошедший офицер с перевязанной головой. — В девять часов их опрокинули, и они успокоились. Но сейчас вдруг стали нажимать на центр.
В палатке стало тихо. Только тяжелораненые ворочались и стонали, остальные с нетерпением ждали вестей. Но офицер больше ничего не сказал.
2
На другой день Лыкова перевезли в госпиталь. Прибывающие раненые рассказывали, что русские отступили с Зеленых гор и Перевала и сейчас бой идет на Волчьих горах.
— Как это случилось? — расспрашивал Лыков унтер-офицера с соседней койки, прибывшего рано утром.
— Говорят, «ура» виновато. Я с самых передовых окопов. Стоим мы в центре твердо. На флангах жестокие бои, но вести радостные. На Юпилазе камнями засыпали врага. Правый фланг тоже хорошо бился. Стало темнеть. Все утихло. Прислушиваемся. Около десяти часов услыхали японцев. Знать, свежие полки подошли. Но у нас — тихо. На фронте нет хуже тишины, да еще ночью. Жуть от нее в сердце заползает, и все время тебе чудится враг… И ждешь тогда опасности больше не с лица, а с затылка… Вот
Глава двадцатая
1
После того как русские оставили Волчьи горы, генерал Ноги поднялся на пик Сахарной головы и увидел очертания русских оборонительных линий. Развернувшаяся панорама не была для него новой. Десять лет назад, командуя бригадой, он овладел самой сильной позицией китайцев. Рассматривая форты и окопы, лежавшие перед ним, Ноги нашел не только то, о чем сообщила перед началом войны разведка, но и много неожиданного.
«Шесть месяцев — большой срок, — думал Ноги. — Русские успели основательно окопаться, и все же задачу придется решать в первые десять дней. Крепость будем брать штурмом. Этого желает император, японский народ и каждый японский солдат».
С прекрасного наблюдательного пункта Ноги тщательно изучал не только форты и редуты, но и Шуйшинскую равнину, изобилующую оврагами и взлобками между ними. Все углубления в почве издали были похожи на черных змей, ползущих в гору.
«Складки местности помогут нам, — размышлял Ноги. — К тому же не только форты, но и пушки на них русскими плохо замаскированы. Они не выдержат упорного натиска… Для меня очевидно: у них нет цели, и, пожалуй, упорства. А у нас непрерывные удачи во всех крупных боях».
Ноги усмехнулся. Это был типичный японец: выпяченные губы, покрытые щетинистыми усами, впалые щеки и выдвинутые скулы, небольшая голова, волосы, подстриженные бобриком. Генерал был одет просто: короткая куртка со шнурками, кожаные белые брюки и сапоги с высокими голенищами. В крадущейся походке генерала, в мягких жестах и как будто усталом взгляде также целиком сказывался японец.
При обсуждении больших вопросов, при встречах с лицами, не зависящими от него, флегматичность генерала исчезала, и он становился показно оживленным. Не быть озабоченным и суетливым в присутствии посторонних— особая черта азиатских народностей, она очень развита у японцев.
Ноги опустился с горы и уехал на приготовленную квартиру. Жилище генерала помещалось в небольшой выбеленной китайской фанзе. Фанза разделялась на две комнаты. В одной из них Ноги спал на походной кровати, в другой — работал. В небольшом дворике росло единственное дерево; в тени его генерал принимал офицеров и часто работал. Во дворике же помещалась телефонная будка. У ворот ходил часовой, по улице бегали куры и поросята.
Ноги был в хорошем расположении духа.
— Ничего особенного, — сказал он начальнику штаба, генералу Идитти.