Портрет Баскома Хока
Шрифт:
— Да нет, — отвечает, — я тебе правду говорю. Я люблю смотреть всякие места, у которых названия красивые. Я, — говорит, — люблю всякие новые места смотреть.
— А как ты узнал, что есть такое место, раз ты там никогда не бывал?
— А у меня, — говорит, — есть план.
— План?!
— Ну да. У меня есть план, и на нем все названия написаны. Я его обязательно с собой беру, когда сюда приезжаю.
И надо же! Лезет в карман, и, вот честное мое слово, оказывается — не врал, у него и вправду есть план, да большущий, весь город на нем обозначен,
— И ты уже где-нибудь тут бывал? — спрашиваю.
— А как же, — говорит, — почти везде бывал. Вот вчера вечером посмотрел Красный Мыс.
— О господи! — говорю. — Красный Мыс! Что ты там делал?
— А ничего особенного. Ходил, глядел. Раза два зашел пропустить стаканчик, а больше просто так ходил.
— Просто так ходил?
— Ну да, смотрел, что там и как.
— Куда же ты ходил?
— Да я точно не знаю, как это называется, но на плане найти могу. Сперва шел каким-то полем, там ни одного дома не было, но вдали увидел — стоят освещенные пароходы, под погрузкой. Я и пошел через это поле к пароходам.
— Правильно, — говорю. — Я знаю, где ты был. Ты был у затона Эри.
— Ага, — говорит, — наверно. Там у них большие краны работали, погрузку производили. А еще в сухих доках стояли суда, тоже освещенные, я и пошел к ним через поле.
— А потом что делал?
— Да ничего особенного. Поглядел — и назад, опять через поле, а потом раза два заходил пропустить стаканчик.
— И ничего там при тебе не случилось? — спрашиваю.
— Да нет, — говорит, — Ничего особенного. В одном месте, куда я заходил, пьяные затеяли драку, но их тут же выставили, а один хотел вернуться, так бармен достал из-под стойки биту для бейсбола, он и ушел.
— О господи! — говорю. — Красный Мыс!
— Ну да, — говорит. — Вот там я и был.
— Так больше туда не ходи, — говорю. — Держись оттуда подальше.
— Почему? Чем не хорошее место?
— Место хорошее, когда от него подальше держишься. Такое хорошее, что от него чем дальше, тем лучше.
— Почему? Что там плохого?
— О господи! Ну разве такому болвану втолкуешь? Ему говори не говори, один черт, все равно не поймет, я и сказал:
— Да нет, ничего. Просто ты мог там заблудиться.
— Заблудиться? — говорит. — Нет, и никогда не заблужусь. У меня же есть план.
План! Это на Красном-то Мысу! О господи!
Потом стал он мне задавать всякие дурацкие вопросы: какую площадь занимает Бруклин, да хорошо ли я в нем разбираюсь, да сколько нужно времени, чтобы его узнать.
— Послушай! — говорю я ему. — Брось ты об этом думать. Бруклин ты все равно никогда не будешь знать, хоть сто лет его изучай. Я, — говорю, — прожил здесь всю жизнь, так и то про него не все знаю, а ты туда же, хочешь узнать город, а даже не живешь в нем.
— Это верно, — говорит, — но у меня есть план, с ним легче разбираться.
— Никакой
И вдруг он меня спрашивает:
— Ты плавать умеешь?
Ну уж тут, понимаешь, мне стало ясно, что парень-то того, не в своем уме. Оно, конечно, заложил он здорово, но дело не в том — мне, главное, не понравилось, что глаза у него какие-то сумасшедшие.
— Ты плавать, — говорит, — умеешь?
— Конечно, — говорю. — А ты?
— Нет. Разве что самую малость. А как следует не научился.
— Да это нетрудно, — говорю. — Только бояться не надо. Я, знаешь, как научился? Меня старший брат столкнул с мола в воду, прямо в одежде, мне тогда восемь лет было. «Поплывешь, — говорит, — обязательно поплывешь, коли не утонешь». И что ж ты думаешь — поплыл! Когда очень нужно, все получается. Главное — бояться не надо. А уж раз выучился, — говорю, — никогда не разучишься. Это уж на всю жизнь остается.
— И хорошо ты плаваешь?
— Как рыба. В воде я просто рыба. Мы с ребятами прямо с мола купались.
— Что бы ты сделал, если б увидел, что человек тонет? — спрашивает меня этот верзила.
— Что сделал бы? Бросился в воду да вытащил, — говорю, — вот бы что я сделал.
— Ты когда-нибудь видел, как тонут?
— Конечно, — говорю. — Два раза. На Кони-Айленде. Зашли далеко в море, а плавать не умеют. До них и добраться не успели, так оба и утонули.
— А что бывает с человеком, если он здесь утонет?
— Где здесь?
— Здесь, в Бруклине.
— Не пойму я, что ты говоришь. В жизни не слышал, чтобы кто-нибудь утонул в Бруклине, разве что в бассейне. В Бруклине нельзя утонуть. Тонуть надо где-нибудь еще, в океане, где есть вода.
— В океане, — говорит он, а сам поглядывает на свой план. — В океане.
О господи! Я уже давно смекнул, что он псих, такие у него глаза сумасшедшие, когда посмотрит на тебя. Что он еще, думаю, выкинет? Ну, тут поезд остановился, я и слез, хоть и не доехал до своей остановки. Решил подождать следующего поезда.
— До свиданья, — говорю, — приятель. Не унывай.
— В океане, — говорит он, а сам все смотрит на свой план. — В океане…
О господи! Сколько раз я с тех пор этого парня вспоминал, все думал — что с ним сталось в Бенсонхерсте. Надо же — едет туда, потому что название понравилось! Совсем один ночью бродит по Красному Мысу и глядит на свой план! Сколько раз я видел, как люди тонут здесь, в Бруклине? Много ли надо времени, чтобы изучить Бруклин, если у человека есть хороший план?
Вот болван-то! А сколько раз я раздумывал, что с ним сталось. Может, кто-нибудь дал ему как следует по башке, а может, он и сейчас еще разъезжает по ночам в подземке со своим планом! Бедняга! Как вспомнишь его, даже смешно делается. Может, он теперь понял, что все равно не узнать ему Бруклина. Надо потратить целую жизнь, чтобы узнать Бруклин по-настоящему. Да и тогда не будешь его знать.