Портрет героя
Шрифт:
— А директор что?
— А директор только молчал и пыхтел.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю… И еще — милиция приходила к Нюрке!
— Зачем?!
— Искала ее сына.
— Разве у нее есть сын?
— Он был в госпитале, а теперь исчез, как в воду канул. Милиция и к нам приходила… Все спрашивала: не знаем ли мы что-нибудь. И к вам, наверное, придут. А ты, — и он внезапно и неприятно скользит по мне глазами, — ты… ничего не видел?
— Не-ет. Ничего.
—
И пока я, раскрыв рот, не зная, как ему ответить, молча смотрю на него, он небрежно кивает мне:
— Дел много! Ну, пока! — И исчезает.
— Кто это был? — спрашивает брат.
— Славик приходил.
— Вы опять дружите?
Я пожимаю плечами.
— Зачем ты ему? — В голосе его я слышу удивление.
— Так… Он приходил сказать, что сын Нюрки исчез из госпиталя.
— У нее есть сын?
— Да… Так сказал Славик.
Мой брат молчит, лицо его серьезно и задумчиво. Потом он говорит:
— Вот когда я вырасту… и когда кончится война, я ни с кем с ними не буду разговаривать.
— С кем — «с ними»?
— С Нюркой… И с твоим Славиком… И с домоуправом! Я просто пролечу над ними в своем самолетике!
XII
Я болею уже неделю. Вечером, доедая котлету, я слышу шаги у нас под окном и голоса. Мы прислушиваемся. Голоса затихают, хлопает парадная дверь, и через какое-то время раздается стук в нашу дверь. С озабоченным лицом из коридора возвращается мама, а за ней идет человек. Я приподнимаюсь на постели, и в это время меня ослепляет свет.
— Ваш сын?
— Да.
— А ваша фамилия? Та-ак…
Я вижу человека в кожаном пальто. Он стоит в открытых дверях, направляя свет фонарика прямо мне в лицо. Я закрываюсь рукой. Потом он переводит луч на моего брата. Брат не догадывается закрыть лицо руками и, зажмурившись, сидит так; по его дрожи я догадываюсь, что он сейчас заплачет…
— Так… — продолжает бубнит мужчина и садится прямо в пальто на мою кровать. Взгляд его, следуя за лучом фонарика, быстро обегает стены нашей комнаты. Затем сноп света лезет под стол и стулья и останавливается на двери, ведущей в маленькую комнату.
— Простите, кто вы? — спрашивает мама.
— А непонятно? — вопросом на вопрос отвечает мужчина. — А там что? — быстро спрашивает он, и, не дождавшись ответа, встает, открывает дверь маминой комнаты и исчезает в ней со своим фонариком. Я слышу только его задумчивое «таканье»: «так-так» и опять «так-так»…
Мама, бледная, сидит напротив меня и держит коптилку в руках.
— Мама, не бойся! Я знаю, зачем…
— Что такое?! — слышу
— Нет… Я просто… Я маме…
— Так-так! — снова «такает» незнакомец и, пошарив в кармане, достает узкую книжечку и, ловко, как фокусник, раскрыв ее перед вздрогнувшим лицом мамы, захлопывает и прячет обратно. — Теперь ясно? — спрашивает он.
Молчит моя мама.
Я слышу скрип половиц в коридоре. Скрип дверей кладовки… Вот с грохотом падает бак в кухне, и слышно раздраженное чертыханье.
— Что, собственно, вам надо? — спрашивает мама.
Тихим голосом он произносит свое:
— Так-так-так… — И добавляет: — Все узнаете — дайте время. Все скажем. — И снова садится ко мне на постель.
— Сядьте, пожалуйста, в кресло, — просит его мама. Но он будто не слышит. Вынув из-за пазухи что-то, он освещает это фонариком и затем, переведя его свет мне на лицо, быстро и требовательно говорит:
— Видел? Отвечай!
С фотографии, которую он держит в руках, смотрит на меня худое изможденное лицо: стриженая голова, оттопыренные уши, запавшие глаза.
Я отрицательно качаю головой.
— А ты, малыш? — И он проделывает фокус со светом и с фотокарточкой перед моим братом. Тот тоже отрицательно мотает головой.
Дверь комнаты открывается, и молодой человек в таком же кожаном пальто, шапке и валенках подходит к моей маме, держа в руках фонарь.
— Ключики, — произносит он и щелкает пальцами, — ключики от шкафов в коридоре.
Потом он ловко отодвигает занавеску стеллажа и, скользя по нему лучом фонаря, цедит сквозь зубы:
— Да-а… Книжечки… Что же — и немецкие есть? — Проворными пальцами он берет наугад взятую книгу и, взглянув на нее, ставит на место.
— Это что же — ваши книги?
— Чьи же они могут быть?
— Да-а-а, — загадочно мычит он.
А старший, убрав фото в карман и по-прежнему сидя на моей постели, продолжает бубнить:
— Так-так-так…
Снова осветив нас фонарем и покачав головой, он заботливо сообщает:
— А детей-то надо кормить, мамаша!
— И куда вам столько книг? — спрашивает молодой, все так же внимательно изучая корешки. — Вы что же — писательница?
— Нет, — отвечает мама, — я преподаватель.
— Почет! — снисходительно замечает он. — Но… не это главное!
— А что же?
Он прищуривается.
— Что же вы, — наконец изрекает он, — сами не знаете этого?
— Я хочу у вас спросить.
— Вам самой нужно понять, — мягко, спокойно и по-отечески, хотя он намного моложе ее, отвечает мужчина. — Особенно, если вы — член партии!