Портрет героя
Шрифт:
— Ты рад, — тихо спрашивает она, — что увидел нас?
— Я счастлив, — шепчу я.
— Ты не знаешь моего имени?
— Нет…
— Мое имя — Муза!
— Спасибо!
— Тихо, тише! Еще не время… но оно придет, и ты поймешь, как прекрасна жизнь и творчество, даже тогда, когда…
И она тает, тает в воздухе… И последнее, что я вижу перед забытьем — ее темные большие глаза, оттененные длинными ресницами, и палец, прижатый к губам…
XVI
Он
— Вот как вы живете, — произносит он, не сводя глаз со старинного французского пейзажа. На фоне синих гор, освещенных заходящим солнцем, купы деревьев, которые красиво рисуются на вечернем небе; по дороге идет старушка, неся за спиной вязанку хвороста.
— Какой покой! — говорит Аркадий Аркадьевич со вздохом. — Наверное, я хотел бы там жить! — И он улыбается. — Я принес вам подарок. — Он разворачивает газету и подает мне книгу.
— Иван Евдокимов, — читаю я. — «Левитан»!
— Спасибо!
— Читайте ее. — Он опять улыбается. — Это прекрасная книга! Сейчас именно такое время, когда вам надо читать подобные книги. И вот еще… — И он подает мне, извлекая из кармана, банку сгущенного молока!
Я краснею, а у брата округляются глаза.
— Нет, — качаю я головой, — спасибо. Мы не можем принять такой подарок… в это время.
— Сейчас именно такое время, когда нужно, если можешь, дарить такие подарки.
— Но это слишком…
— Нет! — решительно прерывает он меня. — Я получаю литерную карточку.
Брат шумно вздыхает, не сводя с него глаз, и Аркадий Аркадьевич ставит банку на стол.
— Вы же носили Маргарите Николаевне то, что могли. Друзья должны помогать друг другу. Без этого дружба слабеет… Дружба — не разговоры в свободное время, дружба — это помощь и сочувствие! И, пожалуйста, ложитесь.
Я опять ложусь.
— Аркадий Аркадьевич! Скажите, кто изображен на потолке вашего дома?
— Возможно, это Муза. А что?
— Она прекрасна!
— Да, она прекрасна. И счастлив тот, у кого она стоит за спиной.
— Почему?
— Потому что она дарит вдохновение тем, кто слушает ее таинственный голос. Она делает из обычного человека художника. Впрочем, нет! Я не прав. Из обычного человека художника не выйдет. Для этого человек должен быть не таким, как все.
— Каким же?
— Он должен любить прекрасное и видеть жизнь такой, какой она открывается мудрецам. Он должен любить искусство, как саму жизнь! И должен уметь найти в ней то, что видит только он, и показать это всем. Он должен любить свою работу больше всего на свете
— Как?
— Всякое же ныне житейское презрев попечение!
— Это молитва?
— Да… Из нашей службы… И обо всем этом написано здесь. — Он показывает на стол, где рядом с банкой молока лежит книга.
— Холодно, — замечает он через некоторое время. — А у вас совсем нет икон?
— Да. Мы безбожники.
Он смотрит на стеллажи.
— Какие прекрасные книги! Кто же собирал их?
— Мой отец, и мама, и еще дед, и, возможно, прадед.
— Плутарх, Платон, Сенека, Подмосковные… Вы разрешите?
— Пожалуйста.
Он берет книгу с полки и смотрит, надев очки и листая одну страницу за другой.
— Аркадий Аркадьевич! А у вас… у вашей семьи был дом в деревне?
— Да! — сухо и быстро отвечает он и ставит книгу обратно. И я понимаю, что он не хочет говорить на эту тему. — Мне пора. Был бы рад познакомиться с вашей мамой.
Он медлит, прежде чем уйти, а я с горечью думаю, что мама не захотела с ним видеться. Она сказала, что у нее совещание. Я смотрю на часы: уже девять вечера.
— Желаю вам скорее поправиться!
— Спасибо, Аркадий Аркадьевич!
После его ухода я откидываюсь на подушки, подвигаю коптилку, раскрываю книгу, подаренную мне, и с первых же строк погружаюсь в прекрасный мир. Мне каждое слово близко; я чувствую, что все, что говорит автор, он говорит для меня: и про бледную луну на вечернем небе, и про ветер над Волгой, и про темные воды омута у старой мельницы…
«Какое счастье быть художником! Уметь так работать, как работал он, и так жить!» — думаю я.
XVII
Мама держит в руках банку с молоком и читает:
— «Нестле». Да, — говорит она, — это большой подарок! Но кто он? — И опять в ее голосе я чувствую раздражение.
— Мама! Я уже говорил тебе: я очень мало знаю о нем, но все, что знаю, — это хорошее.
— Этого мало, — замечает она.
— Вот и наш домоуправ, — вмешивается брат, — говорит: «Этого мало»!
— Ты про что? — удивляется мама.
— Как про что? Про людей! — важно заявляет он. — Я был на собрании в домоуправлении.
— Как ты туда попал?
— Пришел, — самодовольно улыбается он. — Мне сказали, что потом будет кино.
— Ну и что же?
— Ну вот… Наш домоуправ говорил: «Этого мало, чтобы человек был снаружи хороший; надо, чтобы он и снутри…»
— Не снутри, — поправляет его мама, — а изнутри.
— Он еще говорил «изнутра».
— Тоже неверно. Ну и что же ты понял?