Портрет Ласточки
Шрифт:
– Значит, вот как... На твоей родине знают, что ты здесь метила в лучшие выпускницы. Герцогская казна оплатит твоё дальнейшее обучение в Королевском университете волшебства?
– Он находится в двух днях пути от нашей столицы Арлемиа, – сказала она. – Это единственное место, которое может посоперничать с подготовкой северных академий. Моё королевство заслуживает большего, заслуживает, чтобы маги прекратили служить светской власти.
– Ох, твоя семья явно много писала тебе... – Кенциль передал письмо обратно. – Значит, таково твоё решение? Своё перерождение ты закончишь в родных стенах?
Девушка осмотрела зал трактира.
– Думаю, мессир профессор, – произнесла она наконец, – моё перерождение только начинается. Ведь я сказала на глазах у цвета вашей нации, в чём вижу наше будущее. В постоянной работе. Акадар Фрадур не даст её, здесь действительно царят жёсткие порядки. Я попытаю счастья там, где буду чувствовать себя комфортно. Там, где нет могущественных чародеев, и тебе не придётся быть... лишь именем в чьём-то рейтинге.
Кенциль удивлённо посмотрел на неё, но почти сразу же выражение его лица стало равнодушным. Он нетипично для себя ухмыльнулся и сказал:
– Многие студенты последних курсов знают, что их наставники заключают между собой пари.
– Интересно, если я сбежала с выпускного, пропустив последнюю церемонию, вы получите свою награду?
Профессор ещё раз ухмыльнулся, но более притворно. Кажется, он сам не знал этого. Однако, обхватив лицо ладонями и положив локти на стол, отвечал серьёзно:
– У тебя в голове сложилось неправильное мнение о нашем народе. Чем старше ты становилась, тем больше у тебя копилось вопросов: «Как они могут так делать? Почему одно порицается, а другое восхваляется? Где золотая середина, зачем рубить с плеча?.. Какие демоны нашептали архимагу, что меня не нужно наказывать за нарушение приказа?..» Ты думаешь, что здесь у тебя нет родных, что все акадари ищут повода упрекнуть тебя в чём-то. Поверь, ни одна система образования, ни у одного государства в мире, не отличается от остальных.
– Это чистая правда. Я была одна против умного, хотя и обезумевшего чародея, у которого имелся покровитель. Жаль, с ним нельзя ничего сделать...
– Ты была не одна, – сцепив пальцы в замок, заявил наставник. – Почти все знали о твоём расследовании, даже сама Лёдериц догадывалась, говоря об этом намёками, но никто не мешал тебе. Юстициары исполняли свою функцию, академия заканчивала учебный год. Однако ключевая улика в любом случае говорила против тебя. Ректор прав. Ты должна была проделать этот путь сама, потому что злодей целенаправленно требовал этого от тебя. Если бы Паристо нашёл Алерица и передал в руки ополчения, как бы сложилась твоя дальнейшая жизнь? Как бы вела себя твоя ласточка? Ты показала нам пример, что такое доблесть. Акадари не сразу, но примут это.
– Я говорю не о частностях, наставник, – помотала головой девушка, – а о ситуации в целом. Где тот самый порядок, когда он так нужен? Почему два талантливых чародея, не поделившие одну женщину, обезумели от взаимной ненависти и назвали себя друзьями? Почему доступ в башню канцлера имеет любой посторонний? Без информации из учётного журнала злодей
Последние слова Овроллия произносила с визгом. Некоторые посетители трактира начали обращать на неё внимание, Илес, стирая пот со лба, глуповато улыбнулся. Ови огляделась и опустила голову в кубок. В отражении мутной поверхности цвета киновари увидела слёзы.
– Абсолютного порядка не бывает, девочка...
– Тогда и не нужно возводить его в абсолют, – огрызнулась она.
Оба замолчали на какое-то время. Человек справа жевал медленно, будто вслушивался в произносимые слова.
Вскоре Илес вернулся и сказал, что договорился с одним извозчиком, но тот согласился отвести Овроллию до границы префектуры. Дальше ей требовалось нанимать новые сани. Девушка поблагодарила друга, отдала ему из наплечной сумки требуемые золотые и отпустила. Полурослик добежал до барной стойки, и возница заказал ещё эля, предложив Илесу. Обдумывая последние недели пребывания в академских застенках, Ови сказала:
– Помню, вы спросили у меня, почему я не рассказала вам о своеволии птицы и мозаике в подземелье... Я солгала тогда, простите.
– Прощения, – напомнил наставник о том, как привыкли говорить акадари. – И что вызвало твою ложь?
– Вы плакали в первый день после убийства, когда юстициары привели меня к архимагу... Я не хотела, чтобы вы больше разочаровывались во мне.
Он достал из наплечной сумки использованный флакон, на этикетке которого было написано незнакомое слово на акадарском языке. Овроллия спросила:
– Что это?..
– Это зелье вызывает панический приступ, ослабляет разум. Я иногда даю его другим студентам, чтобы снизить порог их эмоциональной стабильности. Тоже, знаешь ли, нарушение порядка, когда студентка в слезах врывается к преподавателю и просит отсрочить пересдачу зачёта. Жерацир в своё время дал мне и паре других профессоров несколько флаконов, не удивляйся. Я в алхимии не знаю ничего, кроме того, что запомнил из слов преподавателей кафедры.
– Вы не боитесь говорить такое при самом архимаге? – неожиданно спросила Ови. Кенциль удивлённо осмотрелся и не понял, про кого она. Девушка кивнула на человека в капюшоне и сказала: – Нессир ректор, когда вы входили в зал, то оставили свою трость за тем углом. И весь путь до нас опирались на столешницы.
– Я не хотел с тобой разговаривать, – послышался из-за шарфа мелодичный голос. – Не хотел смотреть в твоё лицо, смотреть правде в глаза. Но мне было интересно послушать, как громко ты хлопнешь дверью, уходя отсюда без желания вернуться, – незнакомец повернулся, и Овроллия узнала эти слепнущие светло-голубые глаза. – Значит, ты считаешь, что мы сотворили мнимый порядок? Укрывшись за сводами законов, сами нарушаем их тогда, когда нам удобно? А не все ли государства влекут подобное существование?