Портрет Ласточки
Шрифт:
– Но они признают свои ошибки, – отвечала Ласточка. – Акадар Фрадур же умалчивает, как и вы, господин ректор, умолчали о своих. Уверена, вы с самого начала если не знали, то подозревали о планах академского чиновника. Ваши связи в префектуре не значатся ни в одном своде правил, но...
– Догадка, Овроллия, – спокойно перебил Паристо.
– Пусть будет догадка, но хочу, чтобы вы знали. Эта лаборатория, скрытая за мозаичной галереей, останется похороненной под толщей ваших знаний. Никто больше не потревожит уничтоженного голема.
– Не тебе принимать такое решение, Ласточка, – помотал
– Я изучила там всё с внимательностью орла, пока готовилась к защите работы и после неё: каждую щель, арочные своды, дверные проёмы... – прошипела девушка, наклонившись в кресле и сжав пальцами колени. – Если начнёте копать, произойдёт обвал. Магические ловушки будут действовать долго, и, боюсь, снять их сможет только тот, чьей руке они принадлежат. Весь главный корпус провалится вниз и погубит сотни лет практик и десятки поколений истории. Клянусь Всеотцом, так и произойдёт.
– Всеотцом?.. – переспросил сам ректор. Седые брови приподнялись и скрылись под полой капюшона. – Значит, твои слова – это не сиюминутный каприз, Ласточка действительно сделала выбор и решила вернуться в гнездо?
– Ласточка выучила последний урок.
Молчание прервали грузные шаги укутанного в меховую накидку, как медведь, извозчика. Он произнёс необычайно весёлым для акадари голосом с лёгким акцентом:
– Атессира чародейка, пока не началась пурга, лучше двинуться в дорогу сейчас. Я погружу ваши сумки на сани, и мы стремглав помчимся за уходящим солнцем!.. Пусть здесь солнца и не видать!
– Конечно, – через силу улыбнулась она, – я готова отбыть.
Когда медведь погрузил на плечи все сумки, вернулся полурослик. Он сказал:
– Ох уж эти лодвинге... Я сначала и не понял, что он из переселенцев с юга, то-то он говорливый такой! А что здесь происходит?..
– Я уезжаю, Илес, – сказала она, взглянув в глаза архимага и наставника. Те выглядели абсолютно равнодушными, но царящее между ними напряжение, казалось, висело на волоске. – Прощайте, мессир наставник, нессир архимаг, – последнее вызвало у Илеса скрытое удивление. – Надеюсь, вы не будете сжигать мои письма.
– Когда начинаются грозы, ласточки спасаются от снегов на юге, – процитировал её Паристо. – Я не держу на тебя зла, Ласточка. Лети, надеюсь, твой путь приведёт тебя к чему-то великому. Прощай.
– Прощай, девочка, – без улыбки сказал Кенциль. – Ты была не цветком, но блестящим самоцветом на короне, именуемой академией Белого Пергамента. Надеюсь, твоя магия будет защищать королевство Вайндуол.
Она обнялась с обоими, не чувствуя их ладоней на своей спине, и вышла прочь, сопровождаемая полуросликом. К двери как раз подъехали сани, запряжённые двумя сивками в попонах. На них изображались какие-то незнакомые цветы, и Ови сразу же вспомнила о гербовой печати на своём письме.
– Меня ждёт герцогство снежной розы, – произнесла она. – Прощай, любезный друг. Я буду слать тебе письма. В первом письме будет ответный адресат, не волнуйся, ты всегда сможешь написать мне.
– Жаль, что всё заканчивается именно так... Желаю всех благ, любезная Ласточка.
Друзья обнялись. Овроллия ещё раз
– Поехали!
ЭПИЛОГ
После полудня, когда профессор Кенциль вёл факультативное занятие, по окнам яростно застучала непогода. Один из первокурсников, оставшихся на каникулы в стенах академии, указал куда-то под потолок, но преподаватель призвал его к порядку и стал рассказывать о предмете дальше.
Когда школяры разошлись, Кенциль уселся в лекторское кресло и взглянул на последние рисунки, которые вывел мелом на доске. Трансмутация одного камня в другой всегда нравилась детям, и сам профессор находил это простое, но нужное для мануфактур и производств дело в чём-то эстетическим и приносящим наслаждение.
По одному из окон вновь раздалась барабанная дробь. Профессор повернулся и обратил внимание, что непогоды за окном не было. Он подошёл к окну и, осмотрев внутренний двор академии, открыл ставни.
Над головой пронёсся ураганный вихрь, преподаватель даже не успел среагировать. Закрыв ставни, он повернулся и увидел на одном из столов иллюзорную птицу, напоминающую, однако, лишь тень красоты обитающей в подземелье ласточки.
– Профессор, вам письмо! – мелодично пропела причудливая птица, больше напоминающая сойку или сороку. Под её лапами был маленький кожаный свёрток, завязанный на узелок.
– Чудесное создание! – удивился Кенциль. – Неужели твоя хозяйка создала ещё одного фамильяра?..
Люминесцирующая голубым сойка не напоминала ласточку Овроллии не только внешним видом, но и поведением. Казалось, будто птица была начисто лишена интеллекта и не умела ничего, кроме исполнения воли творца.
– Что ж, наверное, мне стоит прочесть письмо, я прав? – спросил профессор.
Пернатая ничего не сказала и продолжала наблюдать за ним. Он размотал узелок, развернул кожу и достал свёрнутое пополам письмо. Почерк своей последней воспитанницы Кенциль не перепутал бы ни с чьим другим.
***
Достопочтенному профессору Кенцилю, преподавателю кафедры трансмутации материи
Весь путь от Квольцетара до порта Арцерле я размышляла. Прекрасный северный край очаровал меня с того момента, как я, будучи семилетней девочкой, взглянула на горизонт с борта корабля. Мы прибыли затемно, и полярное сияние во всей своей красе встретило меня и обернуло в свои объятья, как всякий отец накидывает плащ на дрожащее от холода дитя. Когда я попала к вам на первое занятие на первом курсе основного уровня, задолго до распределения по специальностям и факультетам, то и подумать не могла о том, что именно вы станете тем, кто проводит меня в жизнь. Тем, кто даст необходимые знания для того, чтобы сотворить и созерцать прекрасное. Тем, кто поможет мне очистить доброе имя от тех невзгод, в которые я впутывалась сама на протяжении последующих семи лет обучения.