Портрет моего мужа
Шрифт:
Чернила светлые.
Буквы аккуратные. Почерк Маров я знаю хорошо, но читать не получается.
Волей…
Признать брак…
Расторгнутым по обоюдному желанию… с выплатой… пожизненного содержания… в размере… право на долю…
— Это…
— Ты же хотела развода, — сказал Мар. — Если передумала, то я просто аннулирую документ.
— Нет, — я вцепилась в лист обеими руками. А то мало ли, вдруг ветер украдет, утащит в пропасть, попробуй потом вытащи оттуда.
— Я могу просто определить тебе содержание. Дом… дарственную я тоже приготовил. Тебе
— Что взамен?
Пальцы дрожали. Уехать… я не собиралась уезжать. Ольс — это не тюрьма… совсем не тюрьма… если бы я хотела, я бы могла… в любой день… просто сказать… вернуться домой, знать бы еще, где этот дом, но я привыкла к острову.
И у меня работа.
Была работа, потому что позавчера мне, наконец, удалось стабилизировать систему. И то, что получилось… жаль, рассказать об этом нельзя.
Нельзя было.
А теперь, получается… мое имущество — только мое, и если я напишу статью… да у меня в сундучке хранится треклятая дюжина всякого рода статей, начиная с нового типа шарнирных соединений, которые стоило бы запатентовать, и заканчивая гибкой кристаллической решеткой…
Патенты оформит Корн.
Не откажет.
Только…
— Не веришь? — Мар посмотрел с улыбкой.
— Знаю. Этот развод будет стоить тебе части репутации. И даже то, что ты уже получил печать, ничего не изменит. Твое положение слишком непрочно, чтобы рисковать. Значит, тебе что-то от меня нужно. Настолько нужно, что…
Нехорошо кольнуло.
А если он знает?
Если потребует моего голема… я… отдам? Работу всех потерянных для жизни лет? В обмен на свободу? Хорошая сделка?
— Хорошо, — Мар вытащил портсигар. — Не возражаешь?
— Раньше ты не курил…
— Да… работа нервная. Не представляешь, сколько вдруг появилось друзей, полагающих, будто только их стараниями я добился места. Проклятье, ты бы знала, как они меня достали… одним квоты увеличить, другим подряд организовать. Третьи и вовсе хотят невозможного. А еще моя семейка, чтоб ее…
Сигареты были тонкими, кофейного цвета и ароматом обладали сладким, терпким. Такие подошли бы девице, но и Мар умудрялся выглядеть органично.
— Меня хотят убить, — сказал он, выпустив облачко темного дыма.
Я чихнула.
— Извини…
— Да нет, кури, — над печью приходилось нюхать и куда более отвратительные вещи. Дым же… карамельный. Точно. — Но не удивлена. Ты редкостный засранец…
— Стараюсь.
— Это не комплимент.
Куча ветоши в углу зашевелилась, а я замерла: если Мар обернется…
Оно было небольшим, мое последнее творение. И металл я не просто покрыла пленкой кристалла, но сделала пленку многослойной, способной к изменению цвета, а потому в куче тряпья темного голема, почти сроднившегося с этой кучей, рассмотреть было крайне затруднительно.
Но Мар…
Я покачала пальцем, и голем замер.
Он получился на редкость сообразительным, как по мнению сала, даже чересчур, хотя я не рискнула бы говорить о разумности.
— Это кто-то из моих… не знаю… матушка? Я отказался делать ее любовника
Голем слегка шевелил передней парой конечностей, будто прислушиваясь к Мару.
— А матушка, кажется, растеряла остатки разума… влюбилась она… в ее-то годы… впрочем, неважно. Пусть бы любилась, я не мешаю… Сауле тоже… требует свою долю в верфях, но пускать ее нельзя, потому что у нее талант разрушать все, до чего она дотягивается. Я плачу содержание, но ей мало. Лайма до сих пор злится из-за тебя. В свете ей время от времени напоминают… сын мой… юноша со странностями. Дочь слишком юна, благо Лайма не слишком ей интересовалась, поэтому не успела испортить.
— Зачем ты мне тго рассказываешь?
— Я хочу, чтобы ты отправилась со мной на Бейвир. Мне придется умереть…
— В смысле…
— В прямом. На меня трижды покушались.
— И ты… это лишено смысла, — я присела и расправила юбки, стараясь не смотреть в угол, где голем копошился в тряпье, цепляя его на спинку, которая покрылась острыми шипами. Он подберется ближе. Он пока не решил, представляет ли чужой человек — а жителей острова он успел запомнить — опасность. Но оставлять его без присмотра малыш не был намерен.
Спасибо.
— Сам подумай. Если ты умрешь, то… во-первых, тот, кто займет твое место, точно не станет продвигать любовника твоей матери. А с живым, с тобой можно договориться. Далее. Верфи. Кому они отойдут? Подозреваю, что не Сауле. Только полная дура может рассчитывать, что ее пустят в правление. А Сауле, насколько помню, не так уж глупа… что до твоей жены. Лайма имеет шанс стать первой после королевы.
И все, кто еще вчера над ней посмеивался, заткнутся. Думаешь, она этого не осознает?
Мар отломил пепел о край глиняной тарелки.
— Я тоже про это думал… и так, и этак… только, понимаешь, это не мог быть чужак. Не мог! Я никому не рассказывал, что не переношу розовый перец. Не просто не люблю, но у меня горло отекает, задыхаться начинаю. И вот как-то за семейным ужином подали крем-брюле с цитрусовой глазурью. Благо не успел съесть много… все свалили на новую помощницу кухарки, как раз третий день трудилась. Она, правда, клялась, что розовый перец не использовала, что его и на кухне-то не было никогда. Мне повезло в тот раз.
— Случайность? — предположила я, подвигая ногу.
И голем мигом шмыгнул под юбку.
Острые коготки пробили и гетры, и чулки из местной толстой шерсти, чуть царапнули кожу.
— Знаешь… я почти себя убедил, что да, случайность, пока однажды вечером не споткнулся на лестнице. На ровном, мать его, месте! — он загасил остаток сигареты. — Я его вдоль и поперек излазил… Если бы не зацепился тогда за перила… а я ведь из кабинета с бумагами выхожу… как правило… руки заняты… тогда просто что-то понадобилось, не помню, что именно… ерунда какая-то, а колокольчик, которым Кириса вызываю, пропал куда-то. Я и выскочил. Быстро. Помню, злился, что отвлекаться приходится, а пол вдруг из-под ног вывернулся…