Портрет Невидимого
Шрифт:
В Кемнице, городе ткачей, нам, как почетным гостям, разрешили посмотреть закрытый на ремонт Чулочный музей. Сама директорша с величайшей осторожностью расправила на руке старинный, расшитый стразами шелковый чулок — точно такой же, по ее словам, был найден в чемодане пассажирки с «Титаника».
— Ты, Фолькер, становишься невидимым. Нет, флуоресцентным. Мерцающим. Я могу представить тебя молодым, старым и вообще в любом возрасте.
— Так с ней всегда бывает, через какое-то время.
— С жизнью?
— С жизнью.
— Это и есть вечность?
Наступило лето. Память моя сопротивляется вытеснению. Я не знаю, какой объем прошлого допустимо хранить в себе
В оставшихся после него бумагах нашлись все факсы, которые я когда-либо ему посылал: Как прошла выставка в Битигхайме-Биссингене? [248] Вернулся благополучно? Знаешь, что сказал однажды Жюльен Грин? [249] «Я пишу свои книги, чтобы понять, что в них написано». Были там и факсы с текстами моих эссе, из которых Фолькер вычеркивал словечки возможно, кажется, вероятно, которыми я злоупотреблял, желая смягчить категоричность высказываний.
248
Битигхайм-Биссинген — город в земле Баден-Вюртембург.
249
Жюльен Грин (1900–1998) — французский писатель, имевший американское гражданство.
В начале девяностых Фолькер перестал вести пространные дневники, довольствуясь теперь короткими записями:
19 февраля: болею.
20 февраля: болею…
21 февраля: болею. Читаю биографию Уорхола.
22 февраля: ел утку у Х.П., с хрустящей корочкой, фаршированную.
19 марта: Пфорцхайм, Дом Рейхлина [250] / Общество искусств и ремесел, идеальное помещение для выставки Энде.
20 марта: Мне нужен компьютер.
22 марта: Был у врача. СПИД. Каталог выставки в Падерборне [251] Ужин с X. П.
250
Пфорцхайм — город в земле Баден-Вюртемберг. Дом Рейхлина — городской культурный центр, построенный в 1957–1961 гг. и названный в честь немецкого гуманиста Иоганна Рейхлина (1455–1522).
251
Падерборн — город в земле Северный Рейн-Вестфалия.
О том, что он проходил медицинское обследование, и о полученных результатах Фолькер не проронил ни слова. Но поскольку позже я с этим врачом познакомился, мне нетрудно представить себе, как протекала беседа:
— Да, результат положительный… Сожалею.
— И как долго мне еще…?
— Медикаменты с каждым годом совершенствуются.
— Все в самом деле так скверно?
— У вас практически не осталось клеток-помощников. Курс лечения мы начнем немедленно.
—
— В данный момент они значения не имеют.
— Но я должен работать!
— Для начала вы должны пережить это лето. Вы нуждаетесь в успокоительных?… Хотите, я дам вам адрес группы психологической поддержки?
— Я порой бываю забывчив. Так проявляется этот… одним словом, разложение мозга?
— Нет, ваш мозг мы тоже тестировали. И токсоплазмоз, если бы он наличествовал, определенно заметили бы. Сейчас у вас только две заботы: неукоснительно выполнять все мои предписания и не терять надежды.
— Вы разговариваете со мной как Фридрих Шиллер.
— Кто?! Неужели Шиллер так разговаривал?
— Он, господин доктор, всегда хотел только добра.
— Именно. Я тоже. Потому и прописал вам ингибиторы протеазы ВИЧ. План, как их принимать, мы откорректируем вместе. Фармацевтические инструкции с описаниями побочных действий вы лучше не читайте. Если произойдет что-то непредвиденное, сразу звоните мне, вот номер моего домашнего телефона.
— Я обречен на смерть.
— Как все мы. Но к вам это относится в первую очередь. Впрочем, и я, ваш лечащий врач, не буду жить вечно.
— Благодарю вас, доктор Воннегут. Значит, все-таки вирус…
— Вы должны его презирать. Жалко, конечно, времени. Но в нравственном смысле он — полное ничтожество.
— Может, вы и вправду родственник Шиллера…
— Посидите немного в приемной. Не хочу, чтобы вы сейчас оказались наедине с собой.
Ретровир, хивид, криксиван, инвираза, видекс, зерит… Ни одного из тех восемнадцати лекарств, что принимал, в разных комбинациях, Фолькер, я ни разу не видел в его квартире или во время наших совместных путешествий. Я не знаю, когда он их принимал. Болезнь, средства борьбы с ней он рассматривал как докуку и по возможности игнорировал, а лекарства наказывал, пряча их в выдвижной ящик. Странное наказание, но в каком-то смысле очень действенное.
Длящиеся неделями бронхиты, воспаления легких, тяжелые вторичные инфекции, переход на диету, в основном состоящую из приготовленных на пару овощей без всяких пряностей, — восемь лет наблюдал я эту борьбу, считался с настроениями своего друга, колебавшимися между надеждой и полным отказом от таковой, с самыми неожиданными желаниями.
Как он договаривался с собой, даже гадать не берусь. Ведь речь шла о конфликте между Сейчас и Ничто, абсолютным Ничто.
Но, к счастью, действовала еще и сила повседневности, сплавлявшая воедино лекарства, разговоры на улицах, планы, периодические ухудшения и улучшения самочувствия, репортерские оценки войны в Персидском заливе, большую выставку Сезанна в Тюбингене.
Вирус овладел только телом Фолькера. Думаю, что ему, вирусу, не удалось прогрызться сквозь слишком большой слой культуры. И все-таки однажды он почти вплотную приблизился к жизненному центру — в те дни, когда Фолькер, после операции на кишечнике, лежал в постели и непрерывно стонал.
— Ну, будет. Сестры к тебе хорошо относятся?
— Да… Но я слышать не могу их баварский выговор.
— Привыкнешь. Баварцы происходят от кельтов, и у них замечательные больницы.
— Саймон Рэттл [252] дирижирует «Песнями Гурре» Шёнберга… Ты обязательно должен послушать.
252
Сэр Саймон Рэттл (р. 1955) — английский дирижер; с 2002 г. возглавляет Берлинский филармонический оркестр.