Портрет с девятью неизвестными

Небоходов Алексей

Он попытался сделать шаг назад, но ноги отказались повиноваться. Страх, липкий и ледяной, обвивал его, парализуя разум. Луиза вдруг начала двигаться. Её тело наклонилось к нему, но эти движения были неестественными, лишёнными плавности, как у сломанной куклы, подвешенной на невидимых нитях. Каждый её жест наполнял Эмиля невыносимым ужасом.

Её лицо оставалось застывшим, будто его высекли из мрамора. Но губы слегка разомкнулись, и из них вырвался тихий, почти неслышный шёпот:

– Почему ты не спас меня?

Эмиль вздрогнул. Эти слова, произнесённые шёпотом, ударили его сильнее крика. Они были не

просто вопросом – это был упрёк, обвинение, которым её голос проникал в его сознание. Казалось, что эти слова несли в себе тягучую, выжигающую все остальное напалмом, ярость.

– Что? – выдавил он, его голос дрожал, а слова звучали неуверенно. – Луиза, что ты…

Он не успел закончить. Луиза вдруг резко схватила его за шею. Её движения были быстрыми, как вспышка молнии, и настолько сильными, что он не успел понять, что происходит. Её руки, которые только что были нежными и теплыми, теперь напоминали железные тиски. Они сомкнулись вокруг его горла, и он сразу почувствовал, как его лёгкие начинают гореть от нехватки воздуха.

Её лицо было близко, настолько близко, что он мог видеть мельчайшие детали её застывшего выражения. Но это была уже не та Луиза, которую он помнил. Её черты, искажённые в жуткой гримасе, словно кричали о боли, которую она испытывала. Её глаза, полные ярости, смотрели прямо на него, но в них не было ничего человеческого.

– Ты стоял и смотрел, – прошипела она, голосом был полным ненависти. Её слова резали, как стекло, проникая прямо в его сознание.

Его руки инстинктивно схватились за её запястья, пытаясь ослабить хватку, но это было бесполезно. Её пальцы сжимались всё сильнее, оставляя на его коже глубокие, болезненные следы. Воздух покидал его лёгкие, и с каждым мгновением он чувствовал, как тьма обволакивает его.

Луиза, или то, что теперь было Луизой, смотрела на него с безграничной яростью. Её лицо исказилось ещё сильнее, её губы растянулись в жуткой улыбке, а глаза горели, как два угля. В этом взгляде читалась ненависть, которую невозможно было выразить словами. Она была живым воплощением боли, которую Эмиль пытался забыть, но которая теперь вернулась, чтобы поглотить его целиком.

Эмиль судорожно пытался вырваться из её хватки, но с каждым мгновением осознавал, что это бесполезно. Его пальцы отчаянно цеплялись за её запястья, но её руки, будто выточенные из металла, не двигались. Каждый раз, когда он пытался вдохнуть, он чувствовал, как горло сжимается всё сильнее, перекрывая последний доступ к воздуху.

– Пусти… – выдавил он хриплым голосом, но его слова утонули в тишине, которая словно обволакивала их.

Луиза продолжала сжимать его шею, её лицо оставалось застывшим в жуткой гримасе. Казалось, что время остановилось, но её глаза, наполненные яростью и болью, словно прожигали его насквозь. Этот взгляд был больше, чем просто гнев – это был осознанный, глубокий упрёк, проникающий в самые тёмные уголки его души.

Эмиль чувствовал, как его голова начинает кружиться. Зрение размывалось, очертания парка вокруг теряли свою чёткость, превращаясь в странные расплывчатые пятна. Деревья, небо, даже фигура Луизы начали искажаться, как если бы мир вокруг него плавился и растворялся в тёмной, вязкой субстанции.

Он попытался вдохнуть, но каждый раз лёгкие будто сжимал невидимый груз. Боль, резкая

и острая, начала разрастаться в груди, постепенно переходя на руки и ноги. Его пальцы, которые ещё секунду назад отчаянно боролись, ослабли. Они медленно соскользнули с её запястий, бессильно повиснув вдоль тела.

– Ты не спас меня… – её голос раздался снова, но теперь он был повсюду. Он звучал не только в ушах Эмиля, но и в самом воздухе вокруг, будто стал частью окружающего пространства. Это был самый настоящий приговор.

Эмиль пытался открыть рот, чтобы что-то сказать, но вместо слов вырвался только слабый хрип. Его голова откинулась назад, и он увидел небо – или то, что от него осталось. Прекрасный голубой свод превратился в густую тьму, которая медленно затягивала всё вокруг. Мир терял форму, превращаясь в одну сплошную, всепоглощающую пустоту.

Он снова посмотрел на лицо Луизы и замер. Оно менялось, искажаемое чем-то невидимым. Её черты становились всё резче, а глаза утратили человеческую теплоту. Вместо них теперь светились два тёмных огня, полных ярости и презрения. Её губы растянулись в жуткой, неестественной улыбке, которая казалась одновременно торжествующей и мучительной.

Эмиль чувствовал, как его тело сковывает не только её хватка, но и тот холод, который исходил от неё. Этот холод пронизывал его до самых костей, будто она вытягивала из него последние остатки тепла, оставляя за собой лишь пустоту. Его руки дёрнулись в последней попытке вырваться, но силы полностью покинули его. Он чувствовал, как реальность ускользает, превращаясь в густую, липкую тьму.

Всё вокруг него начинало темнеть. Парк, который казался таким ярким и живым, исчезал, затопляемый волнами тьмы. Звуки растворялись, превращаясь в гулкое молчание, которое давило на уши, словно внутри его головы звучала неслышная мелодия разрушения. Он больше не видел ничего, кроме этих двух глаз, которые стали последним, что оставалось в его угасающем сознании.

Эмиль лежал на кровати, где его тело застыло в неестественном изгибе. Каждая мышца была напряжена, как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. Его лицо, искажённое гримасой неподдельного ужаса, казалось, отражало нечто, чего он не мог выразить словами. Глаза были закрыты, но веки дёргались, словно пытаясь разорваться, чтобы увидеть источник кошмара, который захватил его сознание.

Его губы были слегка приоткрыты, но из них вырывались лишь едва слышные хрипы, похожие на попытки вдохнуть последний раз. Каждый звук, который он издавал, был словно эхом невидимой борьбы, происходящей где-то глубоко внутри.

Его руки, поднятые вверх, плотно обхватывали собственное горло, а пальцы, словно обезумевшие, сжимались всё сильнее. Кожа на шее покрывалась глубокими красными следами, оставленными его ногтями, которые, казалось, вот-вот прорвут плоть. Это движение было одновременно отчаянным и пугающим, как если бы он пытался вытащить что-то невидимое, что душило его изнутри.

Его грудь резко вздымалась и опускалась, но каждый вдох был коротким, рваным и болезненным. Звук его дыхания напоминал хрип умирающего, а каждое движение казалось агонией. Лёгкие, словно сдавленные невидимым грузом, пытались освободиться, но всё тщетно. Его тело боролось, но с каждым мгновением становилось очевидно, что эта борьба неравная.