Портрет
Шрифт:
– Ей, водила, ты чё, дрова везешь?.. Совсем офонарел!.. Давай к палаткам сворачивай!
Из кабины высунулось смущенное белобрысое лицо шофера, молодого парнишки. Он появился на строительстве совсем недавно, пару недель от силы, так что никто из бригады не знал, как его зовут. Парень, почувствовав недоброе настроение обитателей кузова, извинялся как мог, но везти до палаток наотрез отказывался: дорога от поворота туда вела ужасная, с глинистой низиной посередине, где уже несколько раз застревали машины. Перспектива толкать грузовик заместо футбольного турнира не вдохновляла абсолютно никого, потому, вдоволь покричав и отпустив в адрес водилы все положенные комплименты, ребята потянулись в лагерь пешим ходом.
Глава 2.
Лешка Хотиненко бегал по полю как угорелый и стремился взять всю игру на себя. В матче с шестой бригадой начался второй тайм, а нужного результата не было – пока лишь 2:2. И что самое обидное, ни одного из этих двух мячей Алексей не забил. Хотиненко при каждом удобном случае любил подчеркнуть, что был в трудколонии лучшим футболистом за все годы ее существования, благо подтвердить или опровергнуть сие утверждение мог только Мотька. Понятно, что в силу трудколовского патриотизма и личных дружеских отношений особого выбора у Зарубина в таких случаях не было.
Играл Лешка действительно самозабвенно, на любой позиции. Только на воротах не стоял, тут темперамент не позволял – выбежишь вперед, и того гляди мячик и закатают в оставшиеся пустыми ворота. Конечно, Хотиненко предпочитал быть в нападении, но при необходимости, надо отдать должное, не гнушался отбивать атаки соперника.
Сегодня Алексею кровь из носу надо было забить как можно больше голов. Рядом с боковой линией неровного, заросшего свежей травой, но уже вытоптанного в районе обеих штрафных площадок поля стояла, смеясь и неистово хлопая в ладоши, Павлина Овечкина. «Поля возле кромки поля», – скаламбурил про себя Хотиненко, отбирая у соперника мяч и ныряя в стремительную контратаку.
За прожитые на свете девятнадцать лет ни одна девушка не взбудоражила Лешкино воображение. Да и где? В трудколонии одни пацаны, в школе девчонки городские, которые воротили свои носики в сторону. Да и не прилетели тогда еще к Хотиненко любовные амуры. Недаром говорят в народе, что всякому овощу свое время.
Поля тоже поначалу не натянула в Лешкиной душе никаких струнок. Да и холод был зимний, что там разглядишь в женской фигурке, упакованной в ватные штаны и стеганку. Это теперь, когда солнышко в их, считай, южнорусских краях начало припекать, вызывая неотвратимые изменения в одежде, можно разглядеть, какая у кого фигура. А вчера, во время первомайского митинга, Поля в алой косынке и белой праздничной блузке особенно взволновала Лешкино сердечко.
Вечером, когда по случаю праздника собрались за расстеленными прямо на траве, рядом с палатками, скатертями, где-то добытыми усилиями комсомольского бюро, лицо Павлины, освещенное сбоку лучами клонившегося к горизонту солнца, показалось Лешке потрясающе красивым. Да и Полина фигурка, в которой чуть заметно проявлялась склонность к будущей полноте, была что надо. Потянуло Лешку к девушке, пусть и без огненной страсти, но зато прочно, по-простому, по-нашенски. А Павлина в ответ никак не выделяла Алексея, одинаково ровно улыбаясь всем. Даже Мотьке Зарубину, вчера заметно охмелевшему после длительного соблюдения сухого закона, – директор строительства товарищ Вигулис разрешил снять запрет в честь Первомая. Хотя на Мотьку мог повлиять совмещенный с общенародным праздником собственный день рождения – вся бригада в полном составе лезла к нему чокаться. И никто, кроме Лешки и самого Зарубина, не ведал, что Мотька никогда не знал настоящей даты своего появления на свет.
То ли от этих воспоминаний о вчерашнем вечере, закончившемся у огромного яркого костра, то ли еще от чего, но Хотиненко умудрился попасть в штангу в стопроцентно голевой ситуации. От отчаяния он рухнул на траву и обхватил голову руками.
– Вставай, чего разлегся! – понеслось со всех сторон, а Поля заразительно засмеялась.
Лешка подчеркнуто медленно поднялся, немного похромал для приличия и, приняв левой ногой
Зато как приятно было потом в бане! Вся усталость и раздражение от спортивных неудач ушли далеко-далеко, а молодое, сильное тело вновь жаждало деятельности. Баня была одним из двух, наряду с двухэтажкой для начальства, сооружений в жилом городке, которые с натяжкой можно было назвать капитальными. Она гордо возвышалась над брезентовыми шатрами палаток. Когда Алексей с Матвеем приехали в Потехино в феврале, баня уже была. Говорят, ее нашли где-то на окраине Потехино и по приказу Вигулиса перевезли на территорию Соцгорода в разобранном виде. Банным стал выходной день шестидневки, в будни приходилось после работы довольствоваться рукомойниками да обливанием по пояс. Но это сейчас, когда наступили теплые деньки, раньше подобную водную процедуру позволяли себе только самые отчаянные. Ничего, впереди лето. Светлыми вечерами теперь можно будет бегать купаться на тихую спокойную Мотовилиху, несущую свои воды в направлении неблизкого Дона.
Лешка представил себя лежащим на берегу Мотовилихи вместе с Полей, и у него в груди начало разливаться будоражащее тепло.
Сама же Павлина вместе с Люсей хлопотали около большого котла с опостылевшим всем до предела пшеном. Чертовски хотелось мяса, но все попытки решить вопрос с Потехинским райисполкомом к результату пока не привели. Соседние колхозы тоже ничем помочь не могли. Они еще по осени выскребли у себя все, что могли, и по мясу, и по зерну, сдали государству, а сами перезимовали на одном честном слове. Сушеного мяса, вяленой рыбы и подмерзшей картошки хватило на строительстве до конца февраля, а дальше осталось пшено и еще раз пшено. Хорошо, сейчас первые огурцы появились – края-то как-никак южные. Воодушевившаяся Люся уже несколько раз клятвенно заверяла, что вскоре будет потчевать бригаду не просто пшенкой, а пшенкой с вишнями!
Однако сегодня миски снова наполнились самой обычной пшенной кашей, от которой сводило скулы. То ли дело вчера: стол хоть и бедненький, но все-таки праздничный – из неприкосновенного запаса, вскрытого по прямому указанию начальства.
Лешка похлопал Матвея по плечу:
– Ничего, Матюха, крепись! Еще три года и в армию, там тебя мясом с гречкой накормят и настоящим человеком сделают, перестанешь музейные портретики разглядывать!
У Зарубина сил хватило только на то, чтобы промычать заполненным пшенкой ртом:
– А пошел ты…
Долгий весенний день готовился смениться тихой ночью. Костер постепенно затухал, напоминая о том, что пора забираться в палатку. Завтра снова подъем в шесть ноль-ноль, когда нестерпимо хочется спать.
Глава 3. Вместо свидания – на трассу
Все три рабочих дня этой короткой недели Матвей изматывался по полной и еле доходил до своей койки, примостившейся в дальнем углу палатки. Уставшее тело наконец принимало горизонтальное положение, и наступал черед снов. Но вот почему-то в них ни разу не приходила Ревмира, зато в неограниченном количестве мелькали земля, тачки, лопаты и снова земля. Мотька просыпался, тревожно бросал взгляд по сторонам, с успокоением отмечал, что все вокруг спят, кто-то тихо посапывая, а иные разразившись могучим, на всю палатку, храпом, и тут же погружался в очередной сон все с теми же тачками, лопатами, кирками и лезущей со всех сторон ненасытной землей.