Портрет
Шрифт:
Прошло-то всего ничего, несчастные две с половиной шестидневки, а так много изменилось. Кстати, и счет шестидневкам начинаешь терять, когда приходится работать без выходных.
Установилась настоящая летняя жара. На небе ни облачка, солнце палит по полной. Кругом поля и поля, не паханные ни разу за свою долгую жизнь. Среди них куцыми островками разбросаны маленькие скопления деревьев, где тщетно ищешь спасительную прохладу.
Зарубин прикрыл глаза, и перед ним закрутились, словно в водовороте, картинки последних дней. Ровные отесанные столбы, каждый высотой аж в целых семь метров, сгруженные под сооруженным из брезента навесом и отдыхающие там в ожидании своей дальнейшей судьбы. Правда, природа, похоже, забыла о существовании дождей, но недаром в народе говорят, что береженого бог бережет, так что навес не помешает. Столбы сменяются калейдоскопом из
Все-таки много интересного на свете! Сейчас вся бригада, даже Люся, которая и здесь занята своим обычным делом – завтраками, обедами и ужинами, знает, что ямы под опоры надо копать ступенчатой формы, иначе эту громадину потом и не установишь. Она, чертовка эдакая, то и дело норовит выскользнуть своими гладкими боками из-под власти опутывающих канатов и направляющих их рук. Сами опоры располагаются друг от друга на расстоянии в пятьдесят метров. И стоять они должны ровно и надежно, чтоб не рухнуть и не накрениться под напором ветра или норовящих размыть землю осенних дождей. До постройки будущей ГРЭС – это единственная ниточка, по которой побежит на строительство долгожданный электрический ток. Правда, проводов на опорах пока нет, их натянут мастера-электрики уже после того, как первая бригада покинет трассу. Обидно, конечно, не увидеть своими глазами тот итог, ради которого они сейчас напрягают свои силы с утра и до позднего вечера. Но и обида эта, и все остальное меркнут при мыслях о Ревмире.
Какие только возможности не перебирал в голове Мотька, чтобы найти способ смотаться в Потехино. Вариант в итоге оказался один, он же основной и, похоже, единственно реальный: упросить Палыча за чем-нибудь туда поехать. Мастер приезжает каждое утро из Холминска на собственной телеге, движущей силой которой выступает немолодая кобыла с банальным именем Ночка. На данном нехитром транспортном средстве из конторы электросетей Палыч доставляет изоляторы, крючья, разный инструмент. Лишь сами столбы были завезены в первый день грузовиком, из кузова которого через снятый задний борт они склонялись к еле заметной грунтовке, связывающей Липовку с Холминском и остальным внешним миром, громыхали, подскакивали на каждой яме, но в итоге добрались до места временного складирования.
Мотя напряженно искал причину, которая могла бы побудить Палыча съездить в Потехино. Но, как водится в таких случаях, та упорно не обнаруживалась. Холминск ближе, контора электросетей там. А даже если причина найдется, то еще предстоит убедить Палыча взять его, Мотьку, с собой. И это отдельная проблема, ибо непонятно, чем Матвей Зарубин так уж необходим по служебным делам в Потехино.
Конечно, подвернись хоть один полный выходной день, Мотька нашел бы способ побывать в музее. В той же Липовке в колхозе есть лошадь, и не одна. Сейчас пахать ничего не надо, пшеница только в рост пошла, сенокос еще не начался. А заплатить за поездку на телеге можно деньгами из зарплаты, все равно их тратить не на что. Только бы выходной случился, а его не предвидится. Если вот столбы закончатся, а новые еще не подвезут, тогда другое дело.
– Хорош курить, поднимаемся! – раздается уверенный голос Коли Егорова, быстро и естественно вошедшего в роль бригадира, словно он таковым всегда и был.
Подниматься Матвею – просто кость в горле. Вот так бы лежать и лежать в траве, вглядываясь в бездонное, зовущее к себе небо. Но вокруг с сопением и покашливанием от крепкой махорки вставали на ноги ребята, а отставать и получать замечание от бригадира и косой взгляд от Палыча не хотелось. Кстати, сам мастер спокойно продолжал сидеть в траве и теребить практически догоревшую самокрутку. Но ему можно, он ведь мастер, без которого тут вообще ничего крутиться не будет. Палыч, например, придумал, как подручными средствами увеличить устойчивость опор. На грунт он не очень надеялся: глина, конечно, не песок, но цемент или хотя бы щебенка не помешали бы, но где ж их взять. В итоге мастер дал указание рубить попадающиеся ровные небольшие деревца и прибивать их с разных сторон к опоре как распорки. Получалось по четыре-пять штук, каждую из которых они зарывали в землю сантиметров на пятнадцать, не меньше. И поднимались теперь опоры над землей, словно девушки в юбочках. Много лет спустя Матвей, впервые увидев
Работу Коля распределял так, чтобы все выполняли разные операции по очереди. Сегодня Зарубин весь день копал яму. Было тяжело, но не так, как в первые дни, когда казалось, что никакая сила не в состоянии оторвать лопату от земли. Матвею рытье ям под опоры нравилось больше, чем их установка. Тут при каждой выброшенной наружу лопате земли сразу возникал пусть маленький, но результат: еще на сантиметр глубже, а вот и очередная ступенька готова. Когда опору устанавливают, там, чего спорить, всё зримее – было пустое место, и вот взамен него устремленная в небо вертикаль. Но, может, именно быстрота изменений и не давала Матвею того постоянного ощущения результата, которое он получал от монотонного углубления ямы слой за слоем. А может, чего греха таить, Мотя просто боялся, хотя и честно старался отогнать от себя страх. При подъеме самой первой опоры удерживаемые неопытными руками ребят канаты выскользнули в разные стороны, и столб грохнулся о землю. Хорошо, что никого не задело. Палыч сумел затормозить падение, что все успели отскочить. Матерился он при этом так, что Мотя ни от кого еще не слышал, даже от хромого Прохора и его ватаги вокзальных воришек. Закончив вполне литературным высказыванием, что из-за таких балбесов и недоумков садиться в тюрьму ему совсем неохота, Палыч принялся заново проводить инструктаж, подробно показывая, как, где и за что надо цеплять и удерживать канаты. Сейчас ребята кое-чему научились, мастер матерился реже и более буднично. Но Матвей всякий раз, когда приходилось участвовать в подъеме опоры, испытывал если не страх, то опасение точно.
К вечеру полностью подготовили на завтра три свежие ямы, обеспечив, как любил повторять Палыч, фронт работ. Нужное количество столбов с обжигом имелось, так что ничто не мешало спокойно посидеть после ужина у костра, насколько хватит сил в безнадежной борьбе со слипающимися глазами. Да и еда стала менее однообразной. Конечно, вездесущую пшенку никто не отменял, но удавалось покупать в Липовке, не в колхозе, а прямо у жителей, ранние овощи. И яичками куриными теперь можно было побаловаться. Вот с молоком и мясом, тут ситуация швах: своих животных у колхозников не осталось, всё обобществили, а колхоз не продавал даже за большие деньги, потому как иначе не выполнишь план по заготовкам.
На закате, когда смаковали чай из шиповника, задул ветерок с севера, принеся долгожданное ощущение прохлады, а на горизонте появились почти черные в темнеющем небе облака. «Может, завтра хоть солнце печь не будет. Работать полегче станет», – подумал Матвей и засобирался в палатку, в мир грез на свидание с Ревмирой.
Сказать, состоялось ли это свидание или пролетело мимо Мотьки по неведомым законам сновидений, Зарубин не смог бы. Ночью его заставил вскочить с койки немалый ушат холодной воды, кинутый налетевшим ветром через открытый вход. Пока Матвей пытался оглядеться, вторая увесистая пригоршня воды попала ему аккурат в распахнувшийся от растерянности рот. В раскрытые окошки и вход палатки было видно, как в ночном небе прочерчивают свои удары по невидимому противнику стремительные молнии, сопровождая каждое попадание победным громовым раскатом.
– Чего стоишь как олух! – рванулся мимо Мотьки к входу в палатку Сережка Столяров. – Где этот камень? Придавить надо! Иначе снесет к чертям собачьим!
Столяров придавил брезент и начал удерживать задраенный вход своими сильными, с буграми бицепсов, руками. Под ногами хлюпала вода, успевшая за считаные секунды превратиться в бегущие между койками ручьи. С противоположной стороны ребята задраивали окошки. От нового порыва ветра палатка заходила ходуном. «Прям избушка на курьих ножках», – похолодел Матвей.
– Братцы! Держим руками! Распределяемся по стенам, – отдавал распоряжения бригадир. – Еще недолго, ребята. Южные ливни долгими не бывают…
– Еще как бывают, – Матвей не разобрал по голосу, кто пытается возразить Николаю.
– Я сказал, не бывают, значит, не бывают! – зычным окликом Егоров осадил сомневающегося и добавил для верности: – Разговорчики в строю!
И сама природа, еще понапрягавшись и показав свой гонор, в итоге покорилась мнению бригадира. Минут через пятнадцать штормовой ветер стих, унесся над полями и перелесками на юг, к далекому и еще ни разу в жизни не виданному Мотькой морю. Молнии тоже успокоились, видно, решили, что можно и соснуть. Лишь дождь неутомимо барабанил по палатке до рассвета, да и утром прекратился не сразу.