Поручик Ржевский или Любовь по гусарски
Шрифт:
" Графу Бурёнкину,
совершенно интимно
Ваше сиятельство, довожу до Вашего сведения, что в то время, как Вы услаждаете свой слух в опере, Ваша законная супруга услаждает свое тело в объятиях своего любовника.
Искренне Ваш, Робинзон Крузо".
Едва Ржевский отложил перо, как из буфета вернулся капельдинер, посланный им за второй бутылкой шампанского и двумя бокалами. Поручик взял у него шампанское и бокалы и отдал ему записку.
–
Капельдинер зашел в ложу. Не прошло и минуты, как оттуда выскочил граф Бурёнкин с вытаращенными глазами и багровыми пятнами по всему лицу.
– Карету мне. Карету!
– восклицал он, сжимая кулаки. И убежал куда-то вдаль по коридору.
Наградив капельдинера рублем, поручик вошел в оставленную графом ложу.
– Бонжур, мадемуазель, - сказал он, приложившись к руке растерянно уставившейся на него девушки, которая тем не менее руки не отдернула.
– Имею честь, поручик Ржевский!
– Камилла.
– Очень мило.
Поручик еще раз поцеловал ей пальчики и присел рядом.
– Свято место пусто не бывает. Не правда ли, сударыня?
– Ничего не понимаю, - заговорила она, нервно обмахиваясь веером.
– Объясните мне в чем дело, поручик. Куда девался граф?
– Он уже не вернется. У него ponos.
– Какой кошмар!
– А, пустяки. Если не возражаете, я постараюсь вам его заменить.
Она лукаво улыбнулась.
– Вообще-то я не то, что бы... а впрочем, почему бы и нет?..
– Ну и чудесно. Предлагаю начать с шампанского. Держите бокалы, а я пока займусь бутылкой.
– Но я не привыкла пить вино с незнакомыми мужчинами.
– Какой же я незнакомый, сударыня? Меня в Москве каждая собака знает. А вы вдруг - нет? Не может такого быть!
– Я слышала о вас, но...
– Никаких "но", солнышко.
Бесшумно откупорив бутылку, поручик разлил шампанское по бокалам.
– За нашу встречу, - сказал он.
– За ваши шелковые плечи... и всё остальное!
Они выпили. Ржевский пожирал Камиллу глазами.
"Как мизинчик оттопыривает, чертовка!" - подумал он и положил ей руку на колено.
– Поручик, вы перепутали, - с улыбкой сказала она, неторопясь допивая свой бокал.
– Что такое?
– Это не подлокотник, а моя нога.
– Да-а?
– Ржевский пощупал у себя под рукой.
– Пардон, я не подозревал, что у вас такая стройная ножка. Оперся не глядя.
– Что же вы никак не уберете?
– Подлокотник, нога... какая, к черту, разница?
– промурлыкал он, целуя ее под ушко.
– Шея, колонна...
– с усмешкой передразнила она, прикрывая веером декольте.
– Что вам моя шея? Поцеловали бы колонну!
– Колонна холодная, а вы такая горячая...
– Поручик, мы все-таки в театре, - игриво уклонялась она.
– Это же храм искусства. Здесь полагается слушать оперу.
– Необязательно. Слышите, как храпят в соседней ложе?
Камилла тихонько засмеялась в кулачок. Поручик снова наполнил бокалы.
– Я хочу выпить за то чувство, от которого хочется петь, - сказал он.
– За любовь!
После второго бокала Камиллу неожиданно развязло. И она позволяла Ржевскому целовать себя, сколько душе угодно. Душа поручика была ненасытна.
Нешуточные страсти, кипевшие в их ложе, постепенно стали привлекать внимание публики на противоположной стороне бельэтажа. И вскоре почти все сидевшие там зрители, и думать забыв о представлении, дружно пялили глаза на разбушевавшуюся парочку.
Внезапно под натиском поручика у его дамы выскочила из декольте грудь, и публика ахнула.
Между тем действие на сцене продолжалось, и этот протяжный вздох зрителей артисты отнесли на свой счет. А тенор даже так разволновался, что дал петуха и чуть было не свалился в оркестровую яму.
– Смотрите, на нас показывают пальцем, - говорила Камилла, поспешно пряча грудь обратно.
– Какая невоспитанная публика, - соглашался Ржевский, мешая ей оправить платье.
– Что за грудка! Куда вы ее? Ну зачем? Во времена Ренессанса женщины вообще ходили с вырезом до пупа.
– Я тоже не прочь, но, к сожалению, у нас сейчас ампир.
– Подумаешь, вампир, - не расслышал поручик.
– Вампир, упырь... Со мною рядом, милая, ничего не бойтесь.
Прикончив бутылку, он устроил Камиллу себе на колени.
– Нет, дайте ножку, - требовал он, пытаясь приподнять край ее платья.
– Поручик, но на нас же смотрят!
– Пускай смотрят, мы не в лесу.
В бельэтаже напротив публика начинала потихоньку сходить с ума.
– Князь, я запрещаю вам смотреть на это безобразие!
– повизгивала старая княгиня, вырывая из рук у мужа лорнет.
– Это же разврат, besstydstvo, rasputstvo!
В соседней ложе мать ссорилась по тому же поводу со своими молоденькими дочерьми.
– Анна, перестань вертеться! Смотри на сцену, - говорила она, закрывая младшей дочери лицо афишей. Но тогда старшая дочь в свою очередь начинала таращить глаза на противоположную сторону. И мать набрасывалась уже на нее:
– Эмилия, так и знай, я лишу тебя пирожных!
Наконец, обе девицы разревелись, зарывшись лицом в ладони.
– Слава богу, - с облегчением вздохнула их мамаша и принялась наблюдать, как поручик Ржевский целует своей даме обнажившуюся до колена ножку.