Поручик Ржевский или Любовь по гусарски

Ульев Сергей

Он в нетерпении и досаде одернул ворот своего мундира.

– Ржевский, Ржевский...
– пробормотала старуха. Внутри у нее опять как-то странно захихикало.

Поручик прошелся взад-вперед по комнате.

– Ну, ладно, графиня, так и быть, - сказал он, остановившись возле нее.
– Уговорили! Пять шестых и памятник на кладбище.

Бледное лицо старухи внезапно порозовело.

– Мерси, - забормотала она, - гран мерси... граце... данке шон... сенкью...

Ржевский

воодушевился.

– Да-с! И впридачу эпитафий могу вам сочинить. Что-то вроде: "Она картежницей была и вот - поди ж ты!
– умерла." Как, неплохо? А хотите оду? Мне это раз плюнуть!

На счет оды поручик конечно врал. Но вралось ему в эти минуты легко и непринужденно, как никогда.

– Мне... не нужны... деньги, - просипела старуха, чавкая челюстями.
– Исполните мои... три желания.

– Что я вам золотая рыбка?
– возмутился было Ржевский, но, увидев, что она с сердитым видом уткнулась в книгу, поспешил исправиться: - Согласен, согласен. Говорите скорее ваши три желания, графиня. Надеюсь, это не займет у нас много времени?

– Не займет, - загадочным тоном ответила она.

– Отлично-с! Каково будет первое?

Старуху затрясло как в лихорадке.

– Перенесите меня... на постель.

– Извольте.

Ржевский взял ее на руки, она обняла его одной рукой за шею. От графини пахло жасминовой пудрой и Столетней войной.

– Мерси, - чуть слышно проговорила она, оказавшись на подушках.
– А теперь... второе...

– Ну!

– Снимите ваши... ш-ш-ш...

– Что-с?

Старухе не хватало воздуха. Она зачмокала губами, сглотнув обильную слюну.

– Шта-а-ны-ы-ы...

– Что??

– Штаны! Штаны!!
– из последних сил выдохнула она.

Поручик по-военному быстро снял штаны.

Графиня глубоко вздохнула, со свистом втянув в себя воздух, и душа ее отлетела.

Она лежала прямая, как гладильная доска. Лицо ее окаменело в маске восторга, а застывшие глаза таращились на поручика, как на Мессию.

– Старая ведьма!
– выругался Ржевский.
– Нашла время копыта отбрасывать. Эка жалость!

Неожиданно за дверью послышался какой-то шум.

Поручик едва успел спрятаться под кровать, как в спальне объявился... корнет Васильков!

Глава 18

Ходоки

Поскольку корнет был сильно пьян, поиски дома графини заняли у него изрядное количество времени. Он весь продрог, уши его хрустели, как жаренный картофель, нос превратился в сосульку, усы покрылись ледяной коркой.

– Бонсуар, з-з-з...грррафиня...
– стуча зубами, произнес он, приблизившись к постели.
– Не п-пугайтесь, я не г-грабитель, я - к-корнет.

Старуха молчала. В свете лампады на ее лице лежала причудливая

тень, и корнету казалось, что графиня глядит на него вполне заинтересованно и даже приоткрыв рот.

Ободренный ее вниманием, Васильков жалостливым голосом продолжал:

– Мне всю жизнь не везло в карты, графиня. У меня, стыдно признаться, нет денег, чтобы водить барышень в оперу. Научите меня играть в штосс. Если угодно, я готов на вас жениться. Хоть сейчас под венец пойду! И вовсе не из-за денег, а лишь из уважения к вашим сединам.

Со своего места, лежа на полу, поручик Ржевский видел, как корнет нерешительно мнется с ноги на ногу.

И тут Васильков грохнулся на колени.

– Я люблю вас, графиня! Сжальтесь же над несчастным. Я стану украшением вашей старости. Назначьте мне верные карты. Ну хоть только три.

"Три тысячи чертей тебе в задницу!
– ухмыльнулся поручик.
– Рано тебе еще жениться, молокосос".

По тупым ударам, раздававшимся сверху и сотрясавшим кровать, Ржевский понял, что корнет принялся биться головой о ложе.

– Ну, графи-и-ня, ну, пожа-а-луйста, - ныл Васильков.

Потом его как будто осенило, и он бойко заговорил:

– Хотите, графиня, я докажу вам, что могу быть достойным супругом? Я на все готов! Я верну вам вашу молодость. Я волью свежее вино в ваши старые меха. Вот только сапоги сейчас сниму и волью...

Разувшись, корнет уже готовился прилечь возле графини, как вдруг услышал, что кто-то идет по коридору.

В панике подхватив с пола сапоги, Васильков бросился к шкафу и затесался между платьев.

Спустя две секунды в спальню осторожно, стараясь не греметь шпорами, вошел... Денис Давыдов.

– Добгый вечег, ггафиня, - сказал он, остановившись на почтительном расстоянии от постели.
– Я только на минутку. Мне стало известно, что вы отменно иггаете в штосс. Поведайте мне вашу тайну, окажите милость. На выгученные деньги я накуплю пистолетов для своего полка. И ни копейки не пгопью. Вот вам кгест!
– Он перекрестился.

Старуха не издавала ни звука, и Давыдов достал пистолет.

– Вот, извольте видеть, какие штуковины я закуплю на кагточные деньги. Мне самому ничего не нужно. Все отдам на благо кавалегии. Если что и пгопью, так только на чегвонец. Не сомневайтесь, ггафиня. А? что?.. вы что-то сказали?

Старуха по-прежнему не издавала ни звука, ни шороха, ни вздоха.

Давыдов, будучи в душе поэтом, решил добавить в свой монолог немного лирики.

– Знаете ли, ггафиня, у вас такое добгое лицо, - сказал он, избегая смотреть на старуху, - оно напоминает мне божественный облик девушки, в котогую я был влюблен сто лет тому назад. Ужель то были вы?