Поручик
Шрифт:
– И как он отреагировал? – его превосходительство сидел в кресле закинув ногу на ногу.
На генерале была сорочка в клеточку, бежевые брюки-карго и домашняя безрукавка из дубленой кожи. Он снял очки, сложил газету пополам, потом еще и еще раз, и пригладил сгибы ногтями. Ногти у него были чистые, аккуратно подстриженные – он вообще следил за собой, умел и любил выглядеть импозантно.
– Кажется, подумал, что я аферист. Но когда увидел вашу подпись – засомневался. Сказал, что позвонит лично вам, – ответил я.
– Он
– Да-да, последняя зима перед перемирием, тогда в Протекторате начинался голод… Они ели всё подряд, даже брюкву, которая обычно предназначалась скоту. Потом лоялисты начали продавать им зерно…
– Бартер. Зерно в обмен на оружие. Сейчас в Протекторате – не "брюквенная зима" а "брюквенные годы". Мы додавливаем лоялистов и не продаем зерно за рубеж. До сих пор, по крайней мере, этого не делали. Так как, говорите, он отреагировал?
Я задумался. Алоиз Трумпф торговал скобяными изделиями, метизами и деталями для механизмов – держал лавку в Нижнем городе. Судя по имени и акценту – он был уроженцем Протектората, скорее всего даже тевтоном, но какое это отношение имело к "брюквенной зиме"…
– Он обрадовался и засуетился после того, как поверил в серьезность того, что… Что там было написано. – и тут до меня дошло. – Трумпф – что-то вроде посла Протектората в Империи? И мы будем продавать им зерно?
Генерал хмыкнул и протянул мне газету. В глаза сразу бросился заголовок об увеличении объемов госзакупок сельскохозяйственной продукции и рекордные урожаи в южных и центральных областях.
– У Империи впервые за пять лет появятся излишки продовольствия, представляете? А продразверстка ведь почти убила инициативу… Никогда не понимал – какой смысл фермеру сажать больше, если у него всё равно заберут всё, кроме того, что необходимо для пропитания ему и его семье. Наверное, я тупой – тупее старой администрации и сельхозуполномоченных Ассамблеи… – Артур Николаевич поправил очки и забрал у меня газету.
Продразверстка отменялась на всех территориях, которые освобождали (или оккупировали – как угодно) силы Новой Империи. Это был один из самых болезненных вопросов для поселян – то есть для большей части населения.
– Трумпф – официальное лицо внешней разведки Протектората. Он передаст мои размышления куда нужно…
У него всё так было: беседа, размышления, чаепития, предложение, душевный разговор. Он просто общался с людьми, излагал свои мысли, а потом в газетах появлялась статья о новом постановлении Тайного совета или директиве Его Высочества Регента. Помимо данных об урожае и госзакупок в этом номере "Курьера" я краем глаза успел разглядеть заметку о том самом земельном проекте, который в беседе с Платоном Игнатьичем генерал назвал "эрзац-гомстед-актом". Стоит ли говорить, что он учитывал мнение Артура Николаевича о земельных участках для бывших лоялистов на побережье Северного океана? Это, конечно, не теплые моря, но что касается скотоводства и технических культур – вполне пригодно, насколько я знаю.
– Я думаю, что мы сможем принять еще и поселенцев из Протектората –
Это было что-то из ряда фантастики. С другой стороны – даже после войны с Протекторатом такой озлобленности, какая бытовала в народе, например, по отношению к башибузукам, к тевтонам и прочим жителям западной державы не существовало. Вообще, за последние сто лет мы с ними были два раза союзниками и два раза воевали.
– Сделайте-ка вашего кофе, поручик, будьте любезны. Покрепче и с кардамоном… Пристрастили вы старика к этому зелью, вот соберетесь в отставку – что я без вас делать буду? – улыбнулся в бороду генерал Крестовский.
– Не соберусь, ваше превосходительство. Мне нужен реванш! Всё-таки прошлый поединок остался за вами!
– Ну-ну, – отмахнулся Артур Николаевич, но было видно, что ему приятно.
Я столкнулся с Арисом на лестнице. Черт бы побрал этих спецслужбистов с их одинаковыми лицами – я не узнал его в цивильном. Широкополая шляпа, пальто с поднятым воротником – как в плохих детективных романах, честное слово. Но он-то меня узнал.
– А-а-а, поручик! А вы какого лешего тут делаете? – взгляд его стал максимально подозрительным, захотелось даже взять его за грудки и ударить лбом в переносицу.
– Служба, господин Арис… – сдержался я. – Вы, небось, тоже здесь не к вдовушке со второго этажа на вареники пришли?
Спецслужбист наконец рассмотрел аксельбант на моей груди, а потом и Серебряный крест.
– Это кем вы сейчас служите? – недоверчиво спросил он.
– Адъютант его превосходительства! – не без гордости выдал я.
– А как… А разве… Да вы хоть знаете… Я это так не оставлю! – смешался он и побежал вниз по лестнице.
И не оставил.
Несколько дней спустя я снова поднимался по лестнице с полными руками корреспонденции и покупок, так что мне пришлось стучать в дверь ногой, потому как позвонить в звонок было совершенно невозможно.
В квартире прибиралась Настенька – она и открыла. Я выложил письма и карточки с телеграммами на журнальный столик, планируя потом разобрать ее по папкам и собирался пойти в свою комнату, как вдруг из генеральского кабинета раздался голос Артура Николаевича:
– Ваше благородие! Зайдите ко мне!
Я вошел и увидел генерала, который сидел за своим столом, разглядывая простую картонную папку с надписью "Дело?…" и моей фотографией в уголке.
– Был тут у меня один ретивый сотрудник… – начал он. – Вот, знакомлюсь с вашей биографией.
Я не знал как на это реагировать и чего ждать. С одной стороны, странно было, что он не ознакомился с ней до того, как я занял должность адъютанта. С другой – при старой администрации хватило бы розданного беженцам склада, или случая с диверсантами, не говоря уже о бардаке во ввереном мне подразделении, чтобы отправить меня к черту на кулички или вообще – в арестансткие роты… Но – мы жили не при старой администрации.