Поскольку я живу
Шрифт:
– Я нашел тебе подходящий лофт в новострое в Соломенском районе. Вокруг зелено и просторно. Как раз по тебе, чтобы не было чувства, что заперли.
Его самого Таранич когда-то давно всерьез запирала в собственном доме, борясь с наркотической зависимостью своими нетривиальными методами. Он-то как раз всякую зависимость отрицал в те времена. Но ей было до лампочки – лишь бы на сцену вышел чистый.
– И оставишь меня одну? А вдруг… - не договорила Мила.
– А вдруг – не получится. Нас ждет Анна Николаевна, мне ее Маринка нашла. Будет помогать тебе по хозяйству. Ну и все остальное. Я в любом случае послезавтра улетаю в
– Что ты забыл в той Германии, - буркнула Мила, но все же новость о некой Анне Николаевне оказалась важнее. – А она нормальная?
– Более чем! Десять лет проработала медсестрой в психушке!
– Ваня! – взвизгнула Мила.
– Шучу! – в голос заржал он. – Испугалась, да?
– Неумно, - вздохнула она и отвернулась к окну.
– Ну поздравляю, - его голос резко стал жестким, гораздо жестче, чем обычно, другим, чем она его знавала и в худшие времена. – Сын у тебя дебил, муж у тебя – козел. Жалко, дочки-проститутки нет. Полный комплект был бы. А теперь серьезно. Узна?ю, что бухаешь – верну обратно в Одессу и разбирайся сама. Финансово тоже больше помогать не буду. Ты сюда приехала лечиться и быть под присмотром – значит, лечись и будь. Сама за руль садиться не смей, куда надо – тебя отвезет Анна Николаевна. Она действительно десять лет работала в клинике, но в кардиологии… Еще она вкусно готовит и договориться с ней у тебя не получится. Я в любом случае плачу ей больше. Попробуешь выйти из-под контроля – результат тебе гарантирую тот же. Уедешь домой. Все понятно?
Мила как-то враз съежилась и поникла. К Ивану не поворачивалась, упрямо глядя в окно. Но, подумав, она разлепила губы и негромко сообщила:
– Мне все понятно.
Согласие ее значило немного. Настроение, по синусоиде зашкаливающее из депрессивного в радостно-повышенное, принуждало творить подчас необъяснимые вещи и давать невыполнимые обещания. Иван с некоторым сожалением глянул на мать и вернулся к дороге.
Дурацкое чувство обиды не менее иррациональное, чем «ура, я нужен маме!», задергалось узлом в горле. Ее покладистость – не принятие помощи, а страх потерять тот уровень жизни, к которому она привыкла. Подобные обещания когда-то она давала и отцу, но совсем по другим причинам. А здесь – с самого начала все ясно. Отец был для нее всем. Даже сейчас. Ваня – лишь источник существования.
«Источник существования» махнул головой и проговорил, подслащивая пилюлю:
– Я тебе на счет денег кинул. Должно хватить до моего возвращения. С врачом тоже договорился – обследуют по высшему разряду. Может быть, придется недельку полежать в стационаре. Но Анна Николаевна о тебе позаботится, пока я не закончу свои дела. Если хочешь, буду звонить, чтобы не скучала.
– И без того одолжений выше крыши, - попыталась Мила проявить чудеса дипломатии.
– Как скажешь, - усмехнулся Иван с демонстративным облегчением. И въехал во двор элитной новостройки напротив Соломенского парка. – Приехали! – сообщил он матери.
Она вышла из машины и огляделась. Внешний вид жилого комплекса позволял предположить, что и квартиры домов будут такими же новыми и современными. Кинув взгляд на машины, припаркованные во дворе, она удовлетворенно кивнула и вдруг спросила совершенно невпопад:
–
– С Лоркой, - совершенно серьезно ответил сын.
– Странно, - недоверчиво хмыкнула Мила.
– Ма, я его полтора года не видел, - устало пояснил Иван и выгрузил ее вещи из багажника. – Не дури давай, пойдем.
– Ну пойдем-пойдем, - согласилась она и потянулась за ним следом.
Анна Николаевна, симпатичная ухоженная женщина под сорок, с приятной ненавязчивой улыбкой встречала их на пороге квартиры. У нее был ключ от нового жилища матери. Иван арендовал его пока на полгода, но понимал, что, скорее всего, Мила переехала насовсем. Чем черт не шутит – может, ей и правда следовало сменить обстановку. И целую жизнь. Когда-то его спас Торонто.
В большие окна комнат заглядывало солнце, резвившееся на мебели и обоях шоколадного цвета. Здесь было просторно. Спокойно. И здесь не было чертова «алтаря», если мать не приволокла все с собой. Во всяком случае, сейчас, нетронутая, эта квартира Ивану нравилась. Запах травяного чая и выпечки усиливал это ощущение.
– Холодильник у тебя на ближайшее время затарен, но это вы сами разберетесь, - продолжал информировать Милу Мирош, кивая на «компаньонку». – Если что-то будет нужно – говори, пожалуйста. Я все сделаю. Что-то еще забыл?
Мила уволокла сына в сторону и заговорщицким тоном спросила:
– А если эта твоя, - кивнула она на Анну Николаевну, - надзирательница, будет со мной плохо обращаться?
– Ну телефон же я у тебя не забрал. Ноутбук, кстати, у тебя в комнате есть, интернет проведен. Звони – решим.
– Да? – Мила подумала и, наконец, сдалась. – Ну ладно. Клиника точно хорошая?
– Там немцы стажируются. Налажена программа обмена. Хочешь, найдем тебе какого-нибудь герра?
– Чтобы совсем избавиться?
– Я исключительно о твоем лечении, а ты о чем подумала?
– А что бы ни подумала – лишь бы избавиться!
Иван помолчал, глядя ей в глаза. Он от многого избавлялся. От отца. От здоровья. Даже от самого себя. У него в этом большой опыт.
– Знаешь, Мила, - наконец, разомкнул он сжавшиеся в нить губы, - для этого есть куда более простые способы.
– Ты хочешь поругаться? С родной матерью?
– Я хочу спокойно жить. Без взаимного выноса мозга.
– Вот и вали в свою Германию. Там тебе будет спокойно! – выкрикнула Мила.
Иван легко пожал плечами, развернулся и пошел к двери, напоследок махнув рукой Анне Николаевне. О том, что будет непросто, компаньонка была предупреждена. Оплата ее трудов соответствовала сложности поставленной задачи.
Но, дойдя до двери, Мирош остановился и снова взглянул на мать. Вопрос, который давно его мучил, с подросткового возраста, все-таки сорвался с губ. У Ваньки четырнадцатилетнего не сорвался. А этот здоровый лоб позволил себе, наконец, спросить:
– Не скажешь, а нафига ты меня вообще рожала? Тебе же тоже было бы проще…
Мила в замешательстве уставилась на сына, но быстро отвела глаза и с вызовом ответила:
– Ничего я тебе не скажу!
– А я скажу, - каждое слово падало с уст под оглушительный грохот сердца. – Он бы ушел от тебя еще тогда, сразу, если бы не я. Да?
– Я плохая, да? Я? Он – хороший? Что же ты с ним, таким хорошим, полтора года не виделся?
– Поэтому, - мрачно улыбнулся Иван и вышел из комнаты.