Поскольку я живу
Шрифт:
– Видишь ли, Дим, - медленно проговорила она, избавляясь от этой картинки. – Если бы нам с Плюшкой было что-то нужно от тебя, я бы давно пришла. Собственно, я и пришла, когда понадобилось, хотя, возможно, ты иначе себе это представлял. Она взрослая. Она хорошо зарабатывает. В некотором смысле, она даже знаменитость. У нее все есть, и я не уверена, что ей нужно больше. Ты же в курсе того, с кем она развелась?
Конечно же, он знал, чьей женой она была. Он видел их однажды вдвоем. Сам Мирошниченко тогда только развелся, в то время как Полина лишь недавно вышла замуж. Они встретились на каком-то
– В курсе, - медленно ответил он Татьяне, - но что это меняет? Впереди еще много всего.
Таня перевела взгляд на окно. Настойчиво зудящее в голове ощущение, что он чего-то недоговаривает, все усиливалось. Годами она видела этот взгляд у дочери – с тех пор, как исчез Ваня.
– Объясни мне, пожалуйста, к чему такая спешка? Что случилось?
– Ну какая спешка! – улыбнулся он. – Я собираюсь уехать, привожу в порядок дела.
Она снова напряглась. Это напряжение в ее глазах заблестело вспышками из-под нахмуренных бровей. Она все еще была красивой, его Таня. И он все еще узнал бы ее, даже если бы прошла сотня лет, хотя у него и не было больше этой сотни.
– Как уехать? – встрепенувшись, как птичка, подняла она голову. – Куда уехать? Надолго?
На курорт. Так как? С юристами встречу назначать?
Зорина мотнула головой и снова помешала уже начинавший остывать чай. В горло он не лез.
– Нет, Дим, не надо. Это ведь тоже… вмешательство. У нас все хорошо. Не в твоих масштабах, конечно, но мы обеспечены. Ты сделал свой выбор, а я – свой. Поздно уже менять.
– Ну, собственно, я так и думал, - рассмеялся он и подмигнул. – Фотографиями поделишься?
– Заняться тебе нечем, - с некоторым облегчением улыбнулась и Таня. – Поделюсь. Хочешь, всю папку сброшу? У меня много.
– Конечно, хочу!
– Вайбером пользуешься?
– Кто ж им нынче не пользуется.
– Тогда лови, - усмехнулась Таня и завозилась с телефоном.
Пальцы ее отчаянно дрожали, и она сама не знала, почему. Хотелось плакать. По себе и по Диме ей хотелось плакать, и Зорина не понимала, что с этим делать, нервно прикрепляя снимки к сообщениям и иногда не попадая по нужным. Или по два раза тыча в одно и то же. Что угодно лишь бы не смотреть на него сейчас, когда особенно хотелось. Он ведь и правда похудел, хотя всегда был крепким, без лишнего веса, но в целом довольно коренастым мужчиной. И тени под его глазами были ей не знакомы.
Фотографий вышло немало. С самого рождения Лёньки она в каждую встречу старалась хоть что-нибудь оставить себе. А теперь получалось, что оставляла и Диме. И ей было так бесконечно жаль всего случившегося, что хоть кричи, а она даже позволить себе и единственной слезинки не могла.
Он смотрел фотографии, одну за другой, и в то же время взглядывал на Татьяну. Видел ее состояние и не знал чем помочь. Да она и не позволит – это он тоже знал. И все же, не сдержавшись, накрыл ладонью ее дрожащие пальцы.
– Все хорошо? – спросил он, глядя ей в глаза.
– Ты простишь меня когда-нибудь за то, что я скрыла?..
– выпалила Таня, не сумев
– Я понимаю, что ты хотела как лучше.
– Нет, это все гордость, Дим. Чертова гордость.
– Так сложилось.
– Я на нее смотрела, и будто ты был рядом. Вы похожи, ты замечал?
– Старался не замечать, - улыбнулся Мирошниченко и кивнул на новую фотографию, сегодняшнюю, у больницы. – Красивые они.
– Очень, - согласилась Татьяна Витальевна, и почему-то ей казалось, что вместе с теплом его руки, которая все еще лежала на ее ладони, прижимая ту к столу, ей передается частичка его силы и его души. Она мягко улыбнулась, пробуя успокоиться, и спросила: - Как Ванька?
– Нормально. Проект новый затеял. Говорит, что-то грандиозное. Занят постоянно.
– Он молодец.
– Молодец, - согласился Дмитрий Иванович. – Они оба молодцы.
Зорина кивнула и медленно отняла руку. Когда-то она научилась держать удар и держать лицо. Но сейчас, за этот короткий час спустя столько времени молчания, растеряла эти умения. Жаль. С каждой секундой, проведенной возле Димы Мирошниченко, она все сильнее жалела обо всех принятых решениях разом. Особенно теперь, когда он уезжает. А ведь мысль о том, что они живут в паре часов езды друг от друга, ее согревала, даже когда она не сознавала этого. Иллюзия расстояний.
– Мне пора, меня ждет Полина, - бесцветно проговорила она, как если бы только что плакала, хотя у нее и получилось сдержаться.
– Конечно, - он внимательно смотрел на нее, словно стараясь запомнить каждую черту лица и выражение глаз. – Прости, что выдернул.
От этого взгляда у нее запылала кожа, а в сердце что-то глухо, долго, мучительно ухнуло. И пришло окончательное понимание: это он прощается навсегда. В пересохшем горле запершило, и когда она встала со стула и забрала со стола клатч, ей показалось, что это уханье – вибрация последней рвущейся нити, натянутой до предела, как струна.
Таня быстро взяла свою чашку с чаем, сделала единственный глоток и, прочистив горло, сказала:
– Это ничего страшного. Если это важно, буду сбрасывать тебе фотоотчеты.
– Спасибо.
– До свидания, Дим.
– До свидания. Я очень рад был тебя видеть.
Таня кивнула и отвернулась. Отстучать каблуками несколько шагов к выходу из маленькой кофейни. Позабыть про чертов шоколад, ради которого сюда по официальной версии явилась. Чтобы уже на выходе обернуться к Диме Мирошниченко, следящему за ней глазами, полными абсолютного знания: ничего не страшно, все случилось.
Зорина судорожно выдохнула. Быстро вернулась к нему. Коснулась губами щеки, на которой начала пробиваться седоватая щетина, а потом без оглядки сбежала из «Шоколадницы», понимая, что уже больше никогда не сможет бывать в этом месте.
Глава 9
– Мама не приедет, давление подскочило, - сказала Полина, входя в детскую. Стас на полу собирал железную дорогу, которую она привезла в подарок сыну. Поля тоже присела рядом и принялась расставлять деревья и домики, придававшие игрушке реалистичность пейзажа. – Ты не будешь против, если я завтра на денек отвезу Лёню в Затоку?