Поскольку я живу
Шрифт:
– Я бросил нырять в октябре.
Она сбилась с шага и пропустила вдох, замерев на мгновение. А придя в себя, спрятала руки глубоко в карманы куртки и спокойно сказала:
– Зря! Ловкий маневр, безотказно работает.
Он обернулся через плечо. И то, что отразилось на его лице, имени не носило. Было нечитаемо. Да он и не позволил бы ей прочитать. Дрессировка. Сам себя выдрессировал.
– Голос, Штофель, - отчеканил Иван. – Мне его в Торонто два года ставили.
– Рада за тебя, - она сделала вид, что разглядывает окрестности. – Правда, рада.
–
– Тебе недолго осталось терпеть, - отрезала Полина, по-прежнему не глядя на него, и села в машину.
Он устроился рядом. Взялся за руль, повернул ключ. И улыбнулся, произнеся неожиданно легко, поскольку едва ли это тоже было враньем, частью его грандиозного плана непробиваемого игнора госпожи Штофель:
– А я не терплю, - у меня мозг пылает, я не помню, когда нормально спал, каждую секунду я боюсь напороться на твой взгляд и боюсь на него не напороться, ловя мгновения рядом, - я просто работаю.
Полина повернулась к нему и почувствовала электрический разряд – в голове, там, где отчаянно бились странные воспоминания и ощущения. Прямо перед собой она ясно увидела чуть сильнее заметный под не успевшей погаснуть лампочкой в салоне неровный и бледный шрам. «Допрыгался!» – смеялся тогда Ванька, рассказывая ей о его происхождении.
И детские ладошки, с порезами от ракушек.
Полина сглотнула и отвернулась.
– Хорошо, - глухо сказала она. – Хорошо, если так.
– Ты была с семьей? – невпопад поинтересовался он. Они вырулили с парковки и теперь ехали по хорошо освещенной трассе к городу.
– У сына день рождения. Я должна была съездить.
«У племянника», - прострелило в нем, и он вернулся к дороге. Пальцы на руле сжались чуть крепче. Почему-то мысль о том, что ее сын – это его племянник, пришла к нему только сейчас. Никогда не думал. Никогда, даже тогда, когда…
– Сколько ему? – спросил Иван, хотя провел арифметический подсчет и знал наперед.
– Четыре.
Четыре. Плюс девять месяцев на беременность. Очень скоро. Слишком скоро после него. И тогда, когда впервые увидел ту статью про семейство Штофелей, боль была нестерпимая, и сейчас. Разве только теперь он имел и другое знание. После всего – она снова пришла к нему.
И не понимал, истина – его скупой подсчет или их «Второе Рождество» на пятничной репетиции. Это душило.
– Он не с тобой живет? – Иван тормознул на светофоре и будто от нечего делать глянул в зеркало заднего вида. А потом добавил: – Прости, я читал твою анкету.
– Наверное, для того и анкеты, чтобы их читали, - вздохнула Полина. – Лёня живет с отцом, в Одессе.
Леонид Штофель. Звучало красиво. И выглядело тоже – на страницах для глянца.
– Ты очень много успела. Далеко ушла, - сказал он.
– Ты ушел дальше, - Полина откинула голову на спинку кресла и совсем отвернулась к окну.
Усталость накатывала огромными волнами, она почти тонула в ней. И
– Это иллюзия. Стою там же, только понтов больше.
– Ты ушел дальше, - упрямо повторила она.
Мирош резко повернул голову к ней. В темноте она не видела, к своему счастью, того, что отразилось в его глазах. Сейчас они казались черными, густая зелень скрадывалась мраком. Так же, как из ее – исчезли и лед, и свет. Вечерний час – и друг, и враг. Впрочем, наблюдал он сейчас только ее светлые волосы и затылок. Она не поворачивалась. И не пыталась поймать его взгляда.
Если бы он хоть перед собой мог притвориться, что не понимает, о чем она! Но он понимал. Арифметика – фуфло.
– Поэтому ты решила догнать меня в этом альбоме, - дрогнувшим голосом произнес Иван и снова посмотрел прямо перед собой туда, где длинными белыми полосами разметки убегало вперед отведенное им время.
Полина выпрямилась и выпалила:
– Если сейчас ты назовешь мне хоть одну причину, почему я должна была отказаться от предложения, которого не искала, я обещаю, что подумаю над тем, как избавить тебя от моей царственной персоны.
– Не назову. Не потому что ее нет, а потому что таких, как ты, профи… еще поискать. Могли и без прослушивания обойтись, но это мое частное мнение, Маринке не говори, - хохотнул он.
– Не скажу, - бесцветно проговорила она и снова откинулась в кресле. Эта вспышка отняла у нее последние силы, и Поля не могла больше думать ни о чем, кроме душа и кровати. Да и не хотела. Любые мысли – как блуждания в темноте. И ее светлая сторона давно стала темной. Тускло маячила лишь работа, заставившая все же поинтересоваться: – Завтра во сколько и где?
– Гостиница буквально в двух шагах от студии. Рыба-молот предусмотрела. Завтрак в семь в ресторане, потом дружно, выстроившись, как в школе, по двое, переходим через дорогу. Можно гуськом, но так дольше будет. Ну и, соответственно, впахиваем. Ты по графику завтра до часу дня работаешь, потом будем другие инструменты писать, а ты отдохнешь… Чтобы не терять времени, после четырех – у нас встреча со сценаристом и режиссером. Обещают выдать мегасценарий. Еще планируем фотосессию для альбома, только я понятия не имею, когда это будет. Но по ночам спать дадут точно.
– Сон – это прекрасно, - кивнула Полина и усмехнулась: – Завтрак – тоже.
– Добро пожаловать в мой мир! – рассмеялся Иван. – К концу этого марафона только два желания останется – спать и жрать.
– Скажи, что ты шутишь.
– Ну, еще послать все к черту и устроиться куда-нибудь банальным слесарем.
– А как же Торонто? Настолько хуже слесарного дела?
Перед его глазами мелькнула скрючившаяся на стуле возле больничной кровати фигура отца. Нет, там за стенкой размещалась даже отдельная комната с удобным раскладным диваном. Жизнь бы почти ничем не отличалась от обычной. Если бы не ломка. Его уже в самолете ломать начало.