После гегемонии. Что будет с ними и с нами
Шрифт:
Поскольку я начинаю с признанных общих интересов, мое исследование сосредоточено на отношениях между странами с развитой рыночной экономикой, где такие интересы многообразны. Эти страны придерживаются относительно схожих взглядов на правильное функционирование своих экономик – по крайней мере по сравнению с различиями, существующими между ними и большинством менее развитых стран или стран с нерыночным планированием экономики. Они вовлечены в обширные отношения взаимозависимости друг с другом; в целом политика их правительств отражает убежденность в том, что они выигрывают от этих связей. Кроме того, они находятся в дружественных политических отношениях, поэтому военно-политические конфликты между ними в меньшей степени определяют политику экономических операций, чем это происходит
Аргументы этой книги, безусловно, применимы к некоторым отношениям между странами с развитой рыночной экономикой и менее развитыми государствами. У этих государств есть общие интересы, которые могут быть реализованы только через сотрудничество. Возможно, в более ограниченной степени мой анализ должен быть применим и к тем областям отношений между Востоком и Западом, где существуют общие интересы. В данной книге основное внимание уделяется сотрудничеству между развитыми индустриальными странами, что ни в коем случае не означает, что сотрудничество между Севером и Югом или Востоком и Западом невозможно или не нужно. Однако, чтобы проиллюстрировать и проверить свои идеи о сотрудничестве и разногласиях, я сначала сосредоточился на той области, где общие интересы наиболее велики и где выгоды международного сотрудничества легче всего реализовать. Тщательное распространение этой аргументации на отношения между Востоком и Западом и Севером и Югом, включая вопросы безопасности и экологии, было бы весьма желательным.
Под впечатлением от трудностей сотрудничества наблюдатели часто сравнивают мировую политику с «состоянием войны». Согласно этой концепции, международная политика – это «соревнование единиц в том виде природного состояния, которое не знает никаких ограничений, кроме тех, которые накладывают меняющиеся потребности игры и мелкие удобства игроков». Она анархична в том смысле, что в ней нет авторитетного правительства, которое могло бы устанавливать и обеспечивать соблюдение правил поведения. Государства должны полагаться на «средства, которые они могут генерировать, и договоренности, которые они могут для себя создать». В результате возникают конфликты и войны, поскольку каждое государство является судьей в своем деле и может использовать силу для выполнения своих решений. Преобладающие разногласия объясняются фундаментальными конфликтами интересов.
Если бы такое представление мировой политики было верным, то любое сотрудничество, которое имеет место, было бы производным от общих моделей конфликта. Сотрудничество между альянсами было бы легко объяснить как результат действия баланса сил, но общесистемные модели сотрудничества, которые приносят пользу многим странам, не будучи связанными с системой альянсов, направленных против противника, – нет. Если бы международная политика представляла собой состояние войны, то институционализированные модели сотрудничества на основе общих целей не должны были бы существовать иначе, как в рамках более масштабной борьбы за власть. Широкие модели международных соглашений, которые мы наблюдаем по таким разным вопросам, как торговля, финансовые отношения, здравоохранение, телекоммуникации и охрана окружающей среды, отсутствовали бы.
Другой крайностью по сравнению с этими «реалистами» являются авторы, которые считают совместную деятельность необходимой в мире экономической взаимозависимости и утверждают, что общие экономические интересы создают потребность в межнациональных институтах и правилах. Такой подход, который я называю «институционалистским» из-за того, что его приверженцы делают акцент на функциях, выполняемых международными институтами, рискует оказаться наивным в отношении власти и конфликтов. Слишком часто его сторонники включают в свои теории чрезмерно оптимистичные предположения о роли идеалов в мировой политике или о способности государственных деятелей усвоить то, что теоретик считает «правильными уроками». Однако у искушенных исследователей институтов и правил есть чему нас научить. Они рассматривают институты не просто как формальные организации со зданиями штаб-квартир и специализированным персоналом, а в более широком смысле – как «признанные образцы
Они считают эти образцы практики значимыми, поскольку те влияют на поведение государства. Продуманные институционалисты не ожидают, что сотрудничество всегда будет преобладать, но они осознают изменчивость интересов и утверждают, что взаимозависимость создает новые сферы сотрудничества.
В первые двадцать с лишним лет после Второй мировой войны эти взгляды, хотя и очень разные по своему интеллектуальному происхождению и более широким последствиям для человеческого общества, делали схожие прогнозы относительно мировой политической экономики и особенно относительно предмета этой книги – политической экономии стран с развитой рыночной экономикой. Институционалисты ожидали, что успешное сотрудничество в одной области «перекинется» на другие. Реалисты ожидали относительно стабильного международного экономического порядка в результате доминирования Соединенных Штатов. Ни одна из групп наблюдателей не была удивлена тем, что произошло, хотя они по-разному интерпретировали события.
Институционалисты могут интерпретировать либеральные международные соглашения по торговле и международным финансам как ответ на необходимость координации политики, вызванную фактом взаимозависимости. Эти соглашения, которые мы будем называть «международными режимами», содержали правила, нормы, принципы и процедуры принятия решений. Реалисты могут ответить, что эти режимы были созданы на основе принципов, отстаиваемых Соединенными Штатами, и что американская мощь была необходима для их создания и поддержания. Другими словами, для реалистов ранние послевоенные режимы опирались на политическую гегемонию Соединенных Штатов. Таким образом, и реалисты, и институционалисты могли рассматривать ранние послевоенные события как подтверждение своих теорий.
Однако после середины 1960-х годов доминирование США в мировой политической экономике было поставлено под сомнение экономическим подъемом и растущим единством Европы, а также быстрым экономическим ростом Японии. Тем не менее экономическая взаимозависимость продолжала расти, а темпы расширения участия США в мировой экономике даже ускорились после 1970 года. Таким образом, на этом этапе институционалистские и реалистские прогнозы начали расходиться. С точки зрения строгих институционалистов, растущая потребность в координации политики, вызванная взаимозависимостью, должна была привести к большему сотрудничеству. С точки зрения реалистов, напротив, диффузия власти должна была подорвать способность кого бы то ни было создавать порядок.
На первый взгляд, реалисты сделали лучший прогноз. С конца 1960-х годов появились признаки снижения масштабов и эффективности усилий по сотрудничеству в мировой политической экономике. По мере того как американская мощь ослабевала, ослабевали и международные режимы. Разрушение этих режимов после Второй мировой войны, конечно, опровергает наивную версию институционалистской веры во взаимозависимость как растворитель конфликтов и создатель сотрудничества. Но это не доказывает, что правомерен только реалистский акцент на силе как создателе порядка. Вполне возможно, что после падения гегемонистских режимов, после переходного периода раздора могут развиться более симметричные модели сотрудничества. Действительно, сохранение попыток сотрудничества в 1970-е годы говорит о том, что упадок гегемонии не обязательно является предсмертным звоном для сотрудничества.
Таким образом, международное сотрудничество и разлад остаются загадкой. При каких условиях независимые страны могут сотрудничать в мировой политической экономике? В частности, может ли сотрудничество осуществляться без гегемонии, и если да, то каким образом? Данная книга призвана помочь нам найти ответы на эти вопросы. Я начинаю с реалистических представлений о роли власти и последствиях гегемонии. Но мои главные аргументы в большей степени опираются на традицию институционализма, утверждая, что при определенных условиях сотрудничество может развиваться на основе взаимодополняющих интересов и что институты, в широком смысле, влияют на возникающие модели совместной деятельности.