После измены (сборник)
Шрифт:
– Привыкнешь! – сердилась Леличка. – Тоже мне, барыня! Королева Австрийская. Кошкой у ног того терлась, мурлыкала. На перебитых лапах вокруг него вилась, скакала. Теперь перед тобой попрыгают, помурлыкают. А ты – живи, коль с того света вытащили! Живи и радуйся! Шанс это последний. Больше таких дураков не найдется, не жди. Оглянись – молодые в невестах поголовно. Молодые и красивые. А ты в свои тридцать пять – уходящая натура. Еле ноги держат. Выскобленная изнутри, пустая.
Это правда – пустая. Все правда: и больная, и
Ладно, договорились. Заключила пари с дьяволом. Вот и платит. Опять платит. Тогда – за любовь, теперь – за ненависть. Впрочем, это громко слишком, слишком громко. Не за ненависть – за нелюбовь. А какая разница? Платит – и все. Своей, кстати, жизнью, телом своим. Душой – один сквозняк. Хотя и это слишком громко. Про тело – уж точно. Он здоровый мужик, крепкий, ладный. Даже жалко его временами – ведь как милостыню, как подачку. Как собаке – кость.
Он, дурной, и этому рад. Всему рад. Всему, что с барского стола свалится. Может, потому, что тоже – убогий?
Ну и хорошо! Два убогих больше, чем один. Короче – битый небитого везет. Или, точнее – битый битого. Только ему это зачем? За чужие промахи и ошибки расплачиваться?
А нравится ведь! Тогда – извольте. Получите. В полном, так сказать, объеме и без прикрас!
Приятного вам аппетита!
Только не подавитесь!
А она, Аллочка, чиста – ничего не обещала и не навязывала. Что переживать? Она свое отпереживала.
Как будто!
Утром – на кухню. Скорее! Кофе в медную турочку, кашку геркулесовую. На воде бы надо, а он – чуть-чуть молочка и сахарку. Потому что жалел. Невкусно потому что. Сам – потом, попозже. После нее. Ей не нравятся эти яйца зажаренные, эта колбаса. Про колбасу вообще говорит, что это пища для собак.
Да и пожалуйста! А чем собаки хуже людей? По преданности они первые. Не предадут и не обманут. Вечно будут любить всякого тебя – и больного, и грустного, и бедного, и богатого. Им, собакам, все равно. И ему все равно – лишь бы она рядом, в соседней комнате.
После завтрака – все, побежал.
– Что вечером прихватить? Тортик к чаю, апельсинов, кефирчика свеженького?
Она сквозь зубы:
– Прихвати!
А что – не ответила. Да ладно, бог с ней. Может, плохо спала, может, голова с утра тяжелая. У нее это бывает.
Хорошо, что не сказала любимое: «Не лакействуй!»
Прихватим. Все прихватим – и тортик, и кефирчик, и булочку сдобную к кефирчику. Ничего не трудно, все в радость! Вот счастье-то какое! Самому себе позавидуешь!
А к вечеру она придет в себя, отдохнет. Поваляется с книжечкой, почитает. Пообедает – даст бог.
Что там эта дура Нинка приготовила? Жаркое. Хорошо, жаркое. Надо бы и первое. С ее-то желудком куда без горячего?
Чертыхнулся: «Все эта дура Нинка забывает, все надо напоминать». Задумался – погладить еще. Кроме супа. Ну и прибраться, конечно. Черканул записку.
Подумал: «Нет, сегодня настроение будет плохим. Потому что – Нинка. Сегодня среда, ее день. А Нинка всегда раздражает – хоть из дома беги. Суетой своей, безалаберностью. Шумная такая, неловкая. Обязательно что-нибудь уронит или разобьет. Ясное дело – раздражает. Вот дернул черт связаться!»
Чуть не сплюнул со злости. Хорошо, что еще не приперлась – опаздывает. Вот не хочется с ней совсем в дверях сталкиваться. Опять начнется – шепот, прижимания. Навязчивая такая, наглая.
Разве можно любовь навязывать?
Про себя он в этот момент не подумал. При чем тут он?
Люди бывают разные. Кто-то вынести может всякое. Такое, о чем и подумать-то страшно. Так страшно, что мурашки по коже.
И детей своих переживают и – живут. Живут дальше. Войны проходят, тюрьмы. Не ломаются. Сильные люди. Поднимаются из руин. Вытаскивают и себя, и близких.
А другие… А у других хребет пополам и не от таких кошмаров. Другие разогнуться не могут из-за каких-то пустяков, ерунды, на чужой взгляд.
Вот и Аллочка – ну что такое, право слово? Что за беда такая, чтобы жизнь цену потеряла, как на распродаже?
Ничего. Правильно – ничего. Была любовь – нет любви. Или так: была любовь – жила, нет любви – мертвая.
Что еще потеряла? Веру, надежду, смысл?
Ну потеряла! А сколько живут без любви? Без веры, надежды и смысла?
Нет, опять не так! Каждый ищет смысл сам. В себе или в окружающем. И находит! Вариантов множество! Работа, подруги, собака или кошка, цветы в горшках, спицы с клубками ниток.
Все ищут и находят. Стараются найти. Или не находят и тогда – не живут. В прямом смысле – перестают жить. Не в фигуральном.
А она не старалась. Вот и результат – ни жива ни мертва, как говорится.
Странный человек – слабый, безвольный, неприкаянный. Самой себя не жалко – что до других?
Только он и жалеет, дурачок. Не дурачок – дурак. Так точнее.
Сильным завидует – ей и ее ноша не под силу. Восхищается сильными. Перед самой собой стыдно.
Говорят, Господь дает ношу каждому по его силе… Значит, у нее не силы – силенки. Крошечные, дохленькие, вяленькие. Ну уж какие есть! Не на ярмарку несть!
Нинка открыла своим ключом. Долго шуршала в прихожей – тапки, халат. Потом загремела ведром, включила воду.
Аллочка отвернулась к стене и закрыла глаза. Вставать не буду! Видеть ее не могу!
А куда деваться? Без этой чухни она никуда. Приходится терпеть. Потому что не только неохота, а сил нет. Совсем нет. И температура эта проклятая опять шалит. Значит, надо звонить врачу. Понимает, что надо. И дальше тоже все понятно – анализы, уговоры, больница. И месяца на полтора, не меньше, как водится. А там опять снова-здорово – исколотые синие руки, измученный тощий зад. Больничные запахи – щей, тушеной картошки, туалета и лекарств. Никакой душ не поможет, запахи въедаются в кожу намертво – мочалкой не отодрать.