После нас - хоть потом
Шрифт:
Металл ударил в плечо, развернул и, не дав даже упасть на землю, поразил ее в сердце.
В сердце, а не в печень и не в горло, как предсказывала когда-то Мать.
КАТАЛИ МЫ ВАШЕ СОЛНЦЕ
И веселое ж место - Берендеево царство. Стоит тут славный град Сволочь на реке Сволочь, в просторечии - Сволочь-на-Сволочи, на который, сказывают, в оны годы свалилось красно солнышко, а уж всех ли непотребных сволочан оно спалило, то неведомо… Плывут тут ладьи из варяг в греки да из грек в варяги по речке Вытекла… Сияет тут красой молодецкой ясный
Тем только и дышим, что знать не знаем.
Глава 1.
Ночка Темная
Кудыка был разбужен дробным, глуховатым бряцаньем медного позвонка. Заворочался на лавке, с надеждой выпростал из-под одеяла, подбитого заячьим мехом, всклокоченную голову, но, разлепив веки, так ничего и не увидел. Черно - как в полене. «Трык-трык… - поскрипывало и постукивало неподалеку.
– Трык-трык…» Приподнялся на локте, все еще ожидая, что вот-вот порозовеют, засветятся репейки [1] слюды в широком косящатом оконце.
Не дождавшись, крякнул, помянул в сердцах шишимору [2] и всех родичей ее, потом запустил пятерню в редкую от частых раздумий бороденку и, уставясь в невидимый потолок, стал сердито соображать, что же он все-таки напутал в хитром своем резном снарядце. Днем вещица работала исправно и бряцала вовремя, если и промахивалась, то самую малость, а вот восхода, вишь, не угадала еще ни разу. Может, и впрямь шишимора шалит?.. Однако в шишимор, по правде сказать, Кудыка не особенно-то и верил. Он, если на то пошло, и сам о прошлом годе, сговорившись с Плоскыней, подсадил шишимору княжьему боярину Блуду Чадовичу. Резали они с тем Плоскыней в тереме вислое крыльцо [3] о двух столпах. Крылечко вышло - загляденьице, да вот прижимист оказался Блуд, недоплатил… Ну и, стало быть, с того самого дня возьми да и заведись шишимора. Скрипит, стонет - хоть из терема беги. Долго крепился Блуд, а все одно не стерпел, послал за Кудыкой да за Плоскыней, уплатил сполна. И - как корова языком слизнула, нет шишиморы… Такое вот диво.
Кудыка ухмыльнулся, припоминая давнюю эту проделку, и сел на лавке, накинув на плечи зипунишко [4]. За ночь горенка выстыла, пробирал озноб. Либо огонь вздуть? Кудыка встал и в черной, как сажа, тьме сошел крутой двенадцатиступенной лесенкой в подклет, где потрогал чуть теплую печку и хмыкнул довольно. Печью своей Кудыка гордился. Сложенная из греческого кирпича и лишь сверху обмазанная глиной, жар она держала, почитай, всю ночь. В двух шагах от Кудыкиной подворотни по речке по Вытекле пролегал путь из варяг в греки - ну как тут не попользоваться такой оказией! Были бы только денежки. А денежки у Кудыки были. Не чурки деревянные, как у прочих берендеев, а мелкое серебро, дробная монета, у тех же греков наторгованная.
Хитер был Кудыка, ох, хитер! Другой бы на радостях изразец муравленый пустил по печке, стены бы в горенке красной кожей приодел, а он по-смирному - глиной да рогожкой.
Кудыка отнял заслонку, лицо нежно тронул неворошеный жар под пеплом. Стало быть, все-таки дед вставал среди ночи да подтапливал… Древорез пошевелил кочергой, обдав красноватой позолотой рубаху, и, нашарив тугой, увесистый, как кирпич, стружечный жемок, сунул в печь. Вскоре загудело густое веселое пламя, забегали по стенам теплые зайчики. На полатях тут же закряхтел и заохал старый дед Пихто Твердятич:
– Охо-хо, внуче Кудыче…
– Ты спи, дед, спи, - успокоил Кудыка.
– Темно еще…
– Темно… - недовольно повторил дед.
– То-то и оно, что темно. А почему темно-то?
– Рано потому что, - ответил Кудыка, отправляя в огненную пасть печи еще один плотный стружечный кирпичик.
Полати заскрипели, затрещали, всколыхнулась лежащая горбом ветхая шубейка, и в пятнистой полутьме явилось морщинистое резное личико деда. Кудыка инда [8] залюбовался. Уж на что он сам слыл первым древорезом в слободе, а поди ж ты, выведи так-то вот каждую морщинку!
– Незаплатана ты башка!
– гневно выкатывая глаза, прошамкал дед.
– Рано ему! Солнышку-то давно уже встать пора!
– Ну ты солнышку-то не указывай, - ворчливо заметил Кудыка, закрывая заслонку.
– Пора ему там, не пора…
Дед крякнул и примолк. Потом заворчал снова, на этот раз тревожно, испуганно:
– Раньше-то, а? Лето - долгое, зима - мягкая… Весной как пригреет - смотришь: а лед по речке по Сволочи шорохом идет вовсю… А ныне вон уже и Вытекла по затонам подмерзать стала… Эх! Прогневалось на нас ясно солнышко…
– Это за что же?
– спросил Кудыка.
– А не надо было греков пущать в государствие! Время мерят, часы ладят…
Кудыка хмыкнул, засветил ночник и вышел в сени, где умылся ледяной водой из кадки, все посматривая, не зарозовеют ли слюдяные чешуйки в оконце.
– А знаешь, почему греков греками зовут?
– снова заговорил дед, стоило Кудыке вернуться.
– Грешные потому что!.. А ты вон с ними дружбу водишь, с ча-сов-щиками!..
Последнее слово дед выговорил презрительно, как выбранился.
– Как же это греков не пущать?
– удивился Кудыка.
– Ежели не пущать, так это бесторжие будет. Бесторговица…
– Да и леший с ней, с бесторговицей!
– взвился дед.
– Зато, глядишь, солнышко смилуется, припечет…
Кудыка не дослушал и снова поднялся в горницу. «Трык-трык… - все так же поскрипывал и постукивал резной снарядец.
– Трык-трык…» Гирька на ремешке свисла уже чуть ли не до полу. Греки - греками, а и мы кое-что можем. Немудреная вроде снасть: два пупчатых колеса с колебалом да позвонок с опрокидом, а вот поди ж ты - время кажет и в позвонок бряцает на закате. Ежели бы еще и на рассвете бряцала - цены бы ей не было.