После поцелуя

Энок Сюзанна

– Для тебя быть на ногах до десяти утра, Брэм, – это сам по себе необычный случай. – Потребовались огромные усилия, чтобы не вскочить на Ахилла и не поскакать в Чалси-хаус. Ему хотелось снова увидеть Изабель, и настойчивость этого желания удивляла и беспокоила его.

– Очень хорошо, ты подловил меня. Да, есть причина, по которой я здесь.

Салливан досчитал до пяти.

– И она заключается в…? – подтолкнул он.

Лорд Брэмуэлл бросил взгляд на оживленную деятельность в конюшне вокруг них.

– Ты на самом деле хочешь,

чтобы я говорил о твоей привязанности к овцам прямо здесь, перед каждым…

– О, прекрати, – проворчал Салливан, услышав смешки со стороны своих подчиненных. – Тогда идем наружу.

Брэм первым вышел из конюшни. Когда они оказались вне пределов чьей-то слышимости, он остановился.

– Я хочу попросить тебя об услуге. На самом деле, о двух.

Салливан посмотрел на друга.

– Что за услуги?

– Во-первых, сегодня вечером я обедаю с Куэнсом. Позавтракай с ним.

Салливан нахмурился, страх стиснул его грудь.

– Почему? Что-то случилось с Фином?

– Нет. Но старший брат Фина чувствует себя не так хорошо, как мы смеем надеяться. По какой-то причине ты ему нравишься, так что тебе стоит навестить его. Бог свидетель, что Фин никогда не станет просить об этом, даже если узнает, так что это делаю я. Прошу тебя, я имею в виду.

Еще одна грань загадки, которую представлял собой Брэмуэлл Лаури Джонс. Он регулярно разбивал женские сердца, но состояние брата-инвалида его друга становилось поводом для действия. А сам-то он, размышлял Салливан, не далеко ушел, бросая камни в окна.

– Я пошлю записку, приглашая себя на поздний ленч с ним и Бет, – согласился он, продолжая хмуриться. – Насколько нехорошо он себя чувствует?

– Кашель и небольшая лихорадка, если верить Бет. Может быть, это ничего не значит, но, опять-таки, может что-то означать.

Салливан кивнул.

– Тогда что за вторая услуга?

– Не ходи в дом Фэрчайлда сегодня ночью.

Это удивило его.

– Именно ты сказал мне, что картина находится там, – выпалил он в ответ.

– Да, но в последний раз, когда ты забрался в чей-то дом, герцог едва не проделал в тебе дыру, а у Фэрчайлда характер еще хуже, а стреляет он лучше, чем Левонзи.

– Ты беспокоишься обо мне?

– Я совершенно эгоистичен, уверяю тебя. Ты один из немногих людей, у кого отец хуже, чем у меня. Это помогает мне сохранять определенную перспективу.

– Понимаю. Что ж, к счастью или к несчастью, полагаю, в меня уже стреляли и сделали это столько раз, что теперь я почти неуязвим. Так что отправляйся заниматься тем, что ты делаешь по утрам, а я займусь собственными делами.

– Это немного грубо, – ответил Брэм.

– Что ж, я тороплюсь. Не хочу опаздывать.

– На очередную тренировку лошади? Думаю, что там ты в безопасности, Салли. Если бы леди Тибби собиралась передать тебя в руки властей, то уже сделала бы это.

Тибби. Мысленно выбросив из головы внезапный образ Изабель с длинными светлыми волосами, обрамляющими

ее лицо, ее горящие глаза не отрываются от его глаз, когда он входил в нее, Салливан пожал плечами.

– Я предпочитаю не рисковать.

Брэм сложил руки на груди.

– Так ты собираешься нанести визит Фэрчайлду сегодня ночью?

– Да.

– Ты зашел слишком далеко, Салливан.

– С тобой в качестве голоса разума, я готов пойти на риск.

– Если бы у меня было сердце, то ты ранил бы его. Для чего ты на самом деле делаешь это? Ты ведь никогда не сможешь выставить их напоказ.

– Я хочу справедливости. Остальное не имеет значения. – После прошлой ночи Уоринг даже не мог выразить словами то, чего же он хочет, но одно он знал. Эти люди – особенно Данстон – забрали у него многое. И если потребуется попасться, чтобы наконец-то раскрыть то, каким лицемером является маркиз, то Салливан готов пойти на этот риск. Или был готов – до вчерашнего дня. До прошлой ночи.

Он заехал во двор конюшни Чалси-хауса как раз тогда, когда церковные колокола местной церкви заканчивали отбивать десять ударов. К этому моменту помощники конюхов уже знали, когда ожидать его, и Молли уже стояла под седлом на тот случай, если Изабель пожелает прокатиться на ней. Конюхи оставили Зефир ему; не то чтобы он не доверял их работе, но эта лошадь будет отвечать не только за безопасность Изабель, но и за ее последующее душевное равновесие.

Сегодня Салливан снова надел на кобылу уздечку вместе с недоуздком, а затем закрепил седло вокруг ее туловища. Он вывел ее из стойла, и, тихо разговаривая с ней, положил поперек седла два мешка с песком. Зефир беспокойно задвигалась и задергала ушами, но кроме этого не выказала никаких признаков расстройства.

– Хорошая девочка, – прошептал он, дав лошади яблоко из бочки.

Мягкий ветерок коснулся его через открытые двери конюшни, поверх запахов лошадей, сена и кожи донесся легкий запах цитруса. Волоски на его руках встали дыбом. Изабель.

Салливан, вдохнув, на мгновение закрыл глаза, а затем заставил себя вернуться в настоящее и обернуться.

– Доброе утро, – произнес он.

Она стояла в дверях, темно-зеленая амазонка облегала ее изящную фигуру, а такого же цвета шляпка лихо сидела на голове. Горячее желание снова охватило его, поначалу мягко, а затем – все сильнее и глубже, словно океанские волны во время шторма. Господи, он хотел ее снова.

– Доброе утро, – отозвалась Изабель, краска появилась на ее щеках.

– Я приехал вовремя, – продолжил он через мгновение, зная, что начинает мямлить.

– Да, я видела это. – Она окинула его взглядом, и его член шевельнулся в ответ. – Сегодня мне хотелось бы снова попробовать ездить верхом.

Это только напомнило Салливану, что он сам ездил на ней прошлой ночью.

– Хорошо. Позвольте мне немного поработать с Зефир, а затем, я думаю, мы можем совершить поездку через Гайд-парк.