После поцелуя

Энок Сюзанна

Он закрыл глаза. Господи Боже. Что же он наделал?

– Я решил признать тебя.

Салливан вскочил на ноги.

– Извините меня. Мне нужно кое-куда ехать.

– Ты не услышал меня? – воскликнул Данстон, последовав за ним в коридор. – Я сказал, что собираюсь признать тебя.

– Да, делайте все, что хотите, – рассеянно ответил Салливан, поднимаясь по лестнице. – Дадли! Передайте Холлиуэлу, чтобы он оседлал Ахилла. И пошлите ко мне наверх Джеральда. Мне нужно упаковать несколько вещей.

В это время года она должна

быть в Берлинге. Потребуется два дня, чтобы добраться до Корнуолла, если он поскачет достаточно быстро. А именно так он и собирается ехать.

– Я сделаю тебя уважаемым! – прокричал снизу Данстон. – Выкажи хоть немного чертовой благодарности!

– Меня уже уважают, – ответил Салливан, задержавшись на верхней ступеньке. – Вы хотите помочь своей семье. Это замечательно. Делайте, что пожелаете.

– Это положит конец вражде между нами.

– Я положил ей конец три месяца назад, милорд.

– Я готов назначить тебе годовое пособие.

Салливан нахмурился.

– Мне от вас ничего не нужно. Именно вы считаете это необходимым. А теперь, если вы извините меня, мне нужно поехать и узнать, смогу ли я исправить самую большую ошибку в своей жизни.

Данстон долго смотрел на него снизу вверх, в то время как Салливан пытался не ерзать на месте. Наконец маркиз кивнул.

– Ты не мой, – проговорил он.

Продолжая хмуриться, Салливан сделал шаг обратно к Данстону. Неужели опять эта проклятая тема.

– Я не ваш сын? Тогда почему вы…

– Нет! Нет. Ты – не самая большая ошибка в моей жизни. У тебя… у тебя есть мужество, и чувство чести, которое намного больше, чем у остальных моих отпрысков.

– Благодарю вас. Закроете за собой дверь?

Маркиз заморгал.

– Ты не…

– Доброго дня, милорд.

Если Данстон ожидал, что он назовет его отцом или что-то в этом духе, то его ждет разочарование. Тем не менее, если маркиз признает его, то Салливан станет более приемлемым в глазах высшего света. Все равно останутся места, куда он не сможет пойти, не то чтобы его это беспокоило. Нет, благодаря Джорджу Салливану Уоринг узнал кое-что еще: даже несмотря на обстоятельства его рождения и кражи – или, возможно, благодаря им, – он хороший человек. Остальное не имеет значения.

И теперь Салливану нужно поехать и убедить кое-кого, что он выучил свой урок, и надеяться, что Изабель окажется к нему более снисходительной, чем он к собственной плоти и крови.

– Я не собираюсь учить тебя брать препятствия, – заявил Дуглас.

Изабель направила Зефир вокруг брата и его лошади.

– Почему нет?

– Во-первых, отец оторвет мне голову, не важно, сломаешь ты себе что-нибудь или нет. А во-вторых, нет.

Девушка скорчила ему рожицу.

– Тогда я попрошу Филлипа.

– Он скажет тебе то же самое.

Да, вероятно, скажет. По правде говоря, она не чувствовала себя в седле достаточно уверенно, чтобы попытаться

оторваться от земли. Но у нее будет что-то, к чему нужно стремиться. Что-то, что займет ее время. У Изабель уже почти кончились вышивки и книги. А женщины в деревне скоро начнут бросать в нее камнями, если она станет приносить им еду и одежду, а также помогать в саду чаще, чем уже это делала: три раза в неделю.

– Поехали. Нам осталась еще одна миля вокруг озера, и я проголодался.

– Ты всегда голоден.

Дуглас широко улыбнулся.

– Я растущий мальчик. – Пришпорив своего мерина по кличке Грозовой, он пустился галопом. – Попробуй повторить это, – крикнул брат через плечо. – Тогда мы поговорим о прыжках. И я подожду тебя у моста!

– Мужчины, – вздохнула Изабель. – Шагом, Зефир.

Как только она обрела равновесие в центре седла, девушка снова щелкнула поводьями.

– Рысью, девочка.

Оба ее брата управляли своим лошадьми пятками и поводьями, но Изабель ощущала себя более комфортно, когда произносила вслух, что хотела. Очевидно, тренер Зефир сознавал это, потому что кобыла наиболее охотно откликалась на устные команды.

Под неусыпным надзором грума, следующего позади нее, девушка продолжила путь по дорожке вдоль озера в Берлинг. Хотя она проезжала по этой дороге с тех пор, как была ребенком, этой осенью она в первый раз делала это верхом на лошади. И ей нравилось это. Каждый день, если позволяла погода, Изабель тащила с собой вдоль озера Дугласа или Филлипа или отца. Когда у них были другие дела, то она отправлялась в компании грума Отто.

Салливан разбил ей сердце, но подарил ей немного свободы. Обмен не выглядел равноценным, но, по крайней мере, она могла ощущать солнце на своем лице и притворяться, что слезы у нее на глазах выступают от свежего морского ветра.

– Не наматывай поводья на левую руку, – раздался протяжный низкий голос слева и позади нее. – Позволь им свисать рядом с тобой.

О Боже мой. Изабель вздрогнула при звуке знакомого голоса, а Зефир тряхнула головой и заржала.

– Тпру, девочка, – проговорила она слегка дрожащим голосом. – Хорошая девочка.

Еще до того, как кобыла остановилась, сильная рука потянулась и взяла ее под уздцы. Изабель сделала резкий вдох и подняла глаза. Салливан сидел достаточно близко, чтобы коснуться его, льдисто-зеленые глаза не отрывались от ее лица.

– Я не хотел напугать тебя, – пробормотал он.

Его рыжевато-коричневые волосы растрепал ветер, щеки и подбородок были покрыты щетиной. Кроме теней от усталости под глазами, он выглядел точно так же, как и в последний раз, когда Изабель видела его. Он не зачах, скучая по ней. На кратчайшее мгновение она разрывалась между разочарованием и острой, болезненной радостью от новой встречи с ним.

– Помогите мне спешиться, – приказала девушка Отто, который нерешительно сидел на лошади в нескольких футах от них.