После развода. Другая дверь
Шрифт:
– Я, собственно, зачем звоню, Илья Анастасович, - негромкий женский смех в трубке. – Мне нужно экспертное заключение по поводу творчества молодых художников. Особенно тех, кто участвует в выставках такого уровня впервые. Могу я на вас рассчитывать?
– Конечно, - процедил он, затягиваясь едким дымом.
– Заранее благодарна.
После этого разговор ушел на нейтральные темы и прервался.
Миньковский отложил гаджет в сторону, откинулся на спинку кресла и прищурился, глядя в окно.
Нет, звонить
Эта женщина, Наталья Астахова.
Мэтр провел кончиками пальцев по лицу, по подбородку. Он так до сих пор и знал, кто она на самом деле. Держалась просто, но слишком независимо для той, кто только пытается пробиться в их профессии. Не молодая, не красавица, скорее обычная, и все же господин Миньковский не мог не отметить, что она ухоженная и вещи на ней отличного качества.
И еще. Тот мужской портрет, написанный ею по памяти, что остался у него в мастерской. Илья не раз всматривался в него. Потому что он ЗНАЛ этого мужчину. Известная фигура в том мире, где он вращался. И Наталья. Где они могли пересечься и главное - как?
При мысли, что его опередили, мэтр испытал едкую досаду.
Потянулся и резким жестом задавил сигарету в пепельнице.
Да, звонок Иварцевой его зацепил, но в этом деле спешить нельзя. Нужно выждать и убедиться. И если он прав…
Урок он ей в любом случае собирался преподать.
Момент с Питером был как раз удобный. Он решил выставить там кое-что новое.
***
Наталья все то время, что оставалось до открытия выставки, была постоянно занята. Они с Прошей работали весь световой день, не разгибаясь, потому что времени немного, последняя неделя – на оформление. Вечером Прохор выгонял ее домой, спать, а сам еще умудрялся работать по ночам.
Домой к себе Ната приползала из последних сил.
Но по вечерам ей звонил Глеб, они болтали вроде бы ни о чем, но сил от этого прибавлялось. Хватало на новый день бешеной гонки, а еще на новые идеи. Хотелось больше и больше. И все успеть.
Наверное, вдохновение вещь все-таки заразная.
Потому что Проша тоже загорелся новой идеей. Он ведь никогда не выставлял обнаженную натуру, это было своеобразное табу. А тут решился. Краснел и заикался, когда Наталье об этом говорил. Но она вдруг поняла, что для него это новая вершина.
– Как Мане или Ренуар? – спросила тихо.
А он сглотнул.
– Да.
И тут же, заикаясь и отводя глаза, сказал:
– Ты это. Два дня не приходи. Пожалуйста. Я буду работать с натурой.
У нее брови полезли вверх, а он тут же кинулся оправдываться:
– Ты не подумай! Я - ничего!
– потом, опустив голову, признался. – Просто это очень
Ну да, художник и его муза.
– Мог бы и не говорить.
Прохор выдохнул:
– Спасибо, Натка. Я так волнуюсь. Вдруг не выйдет, не примут…
– Все будет хорошо, - сказала она.
– Страшно… - мужик закусил губу и покачал головой. – Еще ж времени в обрез.
– У тебя получится, - Наталья улыбнулась.
Но теперь у нее неожиданно образовалось два свободных дня.
Она прошлась по городу, зашла в парк и в пару магазинов. Увидела в сувенирном гжель, и сразу захотелось наделать натюрмортов. Остаток дня рисовала у себя на лоджии. А на следующий день как раз была суббота, выпал шанс увидеться с подругами.
С Симой и Галкой они встретились в том самом их кафе. Поговорили о разном, настроение улучшилось, она возьми и выдай, что у нее есть знакомый художник.
– Неженатый, - сказала и поиграла бровями. – И у него есть диван.
– Что ты говоришь? – тут же поинтересовалась Галка, многодетная бабушка плюс сайз. – Какой он, вообще, из себя? Старый?
– Кто, мужик?
– Да нет же, диван.
Хохот на все кафе стоял.
Проша, конечно же, не узнал, что его сватали. Но про выставку она девчонкам рассказала.
***
После того случая больше недели разговоры в семье Захара Проничева велись исключительно на нейтральные темы. В основном, что купить, куда поехать.
А этим вечером Ксения вдруг сказала за ужином:
– Знаешь, твоя бывшая жена будет выставляться.
– Что? – он поднял голову от тарелки и нахмурился.
– Будет участвовать в большой художественной выставке в Питере.
Захар сжал кулаки.
Теперь в его доме многое было иначе. У них была и экономка, и горничная, и прочая приходящая прислуга. Еду подавали на стол и убирали. Его подспудно раздражало, впрочем, со временем стало безразлично, что в доме посторонние. Обычно он слушал все эти разговоры вполуха, больше кивал. Но сейчас был не тот случай.
У него и так голова пухла с просранным тендером. Проиграть. И кому?! Покровскому. Отойти не мог, до сих пор исходил желчью. А тут сюрприз.
Он просто застыл, чувствуя, что наступил предел. Бросил прислуге:
– Выйди. На сегодня все свободны.
Прислуга торопливо засобиралась, а он мрачно молчал, пока за ней не закрылась входная дверь. Потом подался вперед и медленно проговорил:
– Я, кажется, просил.
– А, ты об этом? – легкомысленно шевельнув бровью, усмехнулась Ксения и потянулась отпить сок из бокала. – Я буду освещать эту выставку, это часть моей работы, ты же знаешь. Поэтому, естественно, собираю информацию заранее. Кстати, знаешь, о том, что твоя бывшая жена собирается принять участие, я от Ильи Миньковского случайно узнала. Вот так-то.