После свадьбы жили хорошо
Шрифт:
— Трудись! — внушает Забелкин старшему сыну Веньке. — Труд воспитывает! Понятно? Только труд превратил обезьяну в человека.
Венька, мальчик очень развитой для своих лет, начитанный, но ленивый и толстый, заявил однажды:
— Пап, земляные черви работают по двадцать четыре часа в сутки. Но в людей почему-то не превращаются!
Забелкин не стал спорить. Глупо в таких случаях спорить. В армии, например, существует мудрая заповедь: «Не умеешь — научим, не хочешь — заставим». Забелкин применил эту заповедь, и сын Венька трудится теперь,
— Вырастет — благодарить будет!
Проходя мимо лопатинской усадьбы, Забелкин невольно оглядывался, — и когда видел музейное кресло в дремучих лопухах, Сашу и Любу, играющих в мячик, — обидно ему делалось и противно. Молодые, здоровые люди — а бездельничают, будто круглый год у них отпуск…
— А дом — тоже ремонтировать не будешь? — спросил он Лопатина.
— Нет, — сказал Саша. — Какой смысл?
— Нету, значит, смысла?
— Конечно. Зачем мне, Семен Степаныч?
— Чтобы жить по-людски! — закричал Забелкин. — Будут дети — чтобы детям оставить, понятно?! Эгоист!
— Ну, — сказал Саша, — я надеюсь, дети будут иначе жить… Совсем иначе.
Вертел пуговицу на своей дешевой рубашечке и смотрел на Забелкина с нахальной жалостью. Будто плохо живет Забелкин, будто не нужен детям забелкинский дом (с водяным отоплением, с теплой уборной, с холодильником и телевизором).
— Умней других хочешь быть? Выставляешься?
— Да нет же, Семен Степаныч.
— Вижу. Эх, обучили вас на свою же голову!
Весной Саша отказался опрыскивать сад. Его, видите ли, не интересует урожай, не нужна малина и смородина.
— Вот что, — сказал Забелкин. — Хочешь свой дом гноить — валяй. Разрушай, как угодно. А сад — общественное дело: из твоего сада вредители по всей деревне разлетаются, и мы не будем терпеть. Не дадим разводить заразу!
— Но бессмысленно же.
— Что еще — «бессмысленно»?!
— Опрыскивать, — терпеливо пояснил Саша. — Вы каждую весну опрыскиваете. Все ядом залито, земля отравлена… От яблок, наверное, дустом пахнет…
— Агроном! Специалист! Что же — пусть вредители размножаются?! Боишься дуста понюхать?!
— Не боюсь, а просто…
— Просто обленились! Вот что! Лень руки поднять — для своей же пользы!
— Смысл-то какой? — сказал Саша. — Здесь опрыснете, а вредители с деревьев налетят. Вон из рощи, с берез у дороги. Всю округу ядом не облить, Семен Степаныч!
Саша плохо знал Забелкина. При желании все можно сделать, — Забелкин взял и договорился, чтобы прислали специальную машину со станции защиты растений. Приехал в деревню современный агрегат, весь закрытый, темный, мрачный, как катафалк; заревели двигатели, из форсунок позади машины попер, винтом закрутился горячий отравленный туман. На совесть работал шофер, получивший дополнительное вознаграждение. Машина кружила по деревне, затопляя удушливыми клубами сады, придорожные кустарники, деревья; березовая рощица до вершин скрылась в табачно-желтом тумане… Не только насекомые,
Забелкин — человек дисциплинированный. Всегда свято исполняет все законы, все постановления — не придерешься. Когда запретили держать коров, Забелкин первым продал свою корову. И других, между прочим, поторапливал. Когда не поощрялось разведение домашней птицы, Забелкин прирезал всех своих утей и курочек. Без сожаления. Соседям разъяснял: правильно, мол, запретили; негоже скармливать птице городской хлеб.
— Опомнись, кто у нас хлеб скармливает?! — удивлялись соседи.
— Есть такие лица, есть! — твердо отвечал Забелкин.
В последние годы курс изменился, опять соседи завели птицу. Забелкин тоже завел, но всего десяточек курочек и петушка. Не стал жадничать.
Никогда Забелкин не возил свою продукцию на базар, никогда не спекулировал. Чист! Если год урожайный, много фруктов и ягод, то Забелкин сдает излишки в потребкооперацию. Имеется в деревне приемный пункт, с официального разрешения открыт. Государственные цены. И Забелкин спокойно везет туда яблоки, сознавая, что никто к нему не придерется.
Однажды он сдавал летние яблоки, грушовку московскую, — а в магазин зашел Саша Лопатин. Попросил продать килограммчик яблок.
— Вот так, — сказал ему Забелкин, пересчитывая деньги. — Понял разницу? Ты платишь, а я получаю. И на законном основании.
— Ну, что же, — ответил Саша. — Получайте, пока можно.
Забелкин взял его за руку и подвел к плакату на дверях. «Граждане! Сдавайте излишки…» — было начертано крупными буквами на плакате. И был нарисован продавец с весами.
— Поощряется? — спросил Забелкин.
— Ну и что.
— Нет, ты скажи: поощряется? Законно?!
— Покамест, — сказал Саша.
— Что — «покамест»?!
— Ну, пока стихийный рынок сохранился еще, — сказал Саша. — Пока закону стоимости не повезло.
— Какому закону? — Забелкин насторожился.
— Есть такой закон стоимости. В экономике.
— И давно вышел?
— Он всегда был, — сказал Саша. — Это научный закон.
— Ага. Понятно. И что же он гласит?
— Долго объяснять.
— А все-таки?
— Ну, в общем, — Саша усмехнулся, — нерентабельны ваши яблоки. Как всякое индивидуальное хозяйство. Все равно что домашним способом сталь выплавлять. Или электролампочки делать. Наладим как следует садоводство, и конец вашей торговле.
— Умник! А ты жрал бы эти яблоки, — закричал Забелкин, — если б я их не вырастил?! Ты кому спасибо сказать должен?!
Нынче летом, когда небывалая засуха навалилась, Забелкин ходил по деревне и предупреждал, чтоб остерегались пожара. Все высохло до хруста, до звона: и трава на земле, и мох, и деревянные постройки, и драночные крыши; малой искры достаточно — заполыхает огонь…
Пришел Забелкин и к Саше. Не хотелось, но все-таки пришел, выполнил свой гражданский долг.
— Огнетушитель в порядке?