После третьего звонка
Шрифт:
И тут же сообразила что-то своей бестолковкой.
– Ага, значит, теперь уже ты меня боишься?
– уличила она его.
– Или ты действительно дурак и впрямь не понимаешь, почему я с тобой поехала?
Наступила долгая напряженная тишина. Стало слышно, как монотонно долбит по крыше упорный дождь и стонут под ветром деревья. Таня непроизвольно втянула голову в плечи, представив себе, как плохо сейчас за окнами.
– Родинку нарочно нарисовала?
– тихо спросил Виктор, осторожно прикасаясь пальцем к впадинке между ключиц: здесь удивительно точно, прямо в самой серединке, притаилось круглое
– Написала, художник!
– важно ответила Танька.
– Рисуют дети. А родинки пишут...
– Родинки не пишут, балда! Их целуют - и больше ничего! Ничего больше... Понимаешь, писательница?.. Ты абсолютно ничего не понимаешь... Вообще-то я тоже... Нет, все-таки это замечательно, что у Татки оказалась такая роскошная пустая дача...
7
Виктор проснулся очень рано, неожиданно, словно от удара. Он всегда просыпался ни свет ни заря, особенно после выпивки.
Внизу по-прежнему горел свет - они забыли его вчера погасить. Дождь перестал, и только ветер изредка пробовал постучаться в дом, но делал это достаточно тактично и осторожно, видимо, боясь разбудить Таню. Она спала без подушки - заявила, что очень полезно!
– у самой стенки, прижавшись к ней спиной и подтянув колени к животу, розовощекая и тихая. Во сне она даже ни разу не пошевелилась. Во всяком случае, Виктор ночью этого не почувствовал. Он встал и осторожно спустился вниз. Спать больше не хотелось. Где же тут выключатель? Наконец нашел...
Виктор закурил и побродил босиком по комнате от стола к окну и обратно. Огромная в темноте, комната уходила в бесконечность, потолки казались невероятно высокими. Теплый деревянный пол чуть слышно поскрипывал под ступнями и издавал великолепный непередаваемый запах: так необыкновенно может пахнуть только дерево. Оно всегда живое и теплое, и его нельзя убить, даже срубив. Вот металл, тот всегда пахнет отвратительно, после него хочется поскорее вымыть руки с мылом.
Виктор включил радио. Он без него просто не мог жить - у каждого свои дурные пристрастия. Для начала ему тихонько сообщили, что в Москве шесть тридцать утра и идет дождь, а потом затосковал голос певицы, уверяющей, "что надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым". Его сменил другой, не менее нежный и мелодичный, утверждающий, что "сердце не проведешь, его нельзя провести". Суть дела они усматривали довольно правильно.
Итак, необходимо немедленно кое-что выяснить для себя. Почему Таня с ним осталась? Неужели только из-за проклятого детского любопытства, которое в определенном возрасте ох как хочется удовлетворить? И разве до Виктора было не с кем? Уж во ВГИКе-то?! Почему Таня с ним переспала? Все из той же оперы... Тьфу, привязалось! Почему же Таня, в конце концов... Нет, это невозможно!
Виктор встал и снова прогулялся до окна. Радио актуально проинформировало о том, что "за окном то дождь, то снег". Крашенинников с досадой выключил любимую развлекалочку и пошел наверх. Таня лежала так же тихо у стенки, но, услышав его шаги, легко открыла глаза, словно и не спала вовсе.
– Петушок пропел давно, - сообщил Виктор, садясь рядом и сцепляя на коленях пальцы.
– И у меня вдруг возник серьезный
– Это проблема!
– глубокомысленно пропела Таня.
– Ее так сразу, с ходу, не решишь. Мне нужно подумать. Только с овсами придется повременить до весны. Сейчас сыро и холодно.
– Вот видишь, как все непросто в нашей жизни!
– Крашенинников завалился с ней рядом, блаженно закрыл глаза и положил ее теплые ладошки себе на щеки.
– Вообще, знаешь, я давно мечтаю написать исследование или даже целый трактат, монографию о песенном поэтическом творчестве. Это целина непаханая, которую поднимать и поднимать. Кладовые народной мудрости. И сколько потрясающих открытий! Ошеломляющих до дрожи в коленках.
– Может быть, ты сделал неправильный выбор и ошибся профессией? - спросила Таня и погладила его по волосам.- Но сейчас по сценарию тебе полагается замурлыкать от удовольствия и восторга, а ты молчишь и лежишь, как бревно, из которого не получится даже Буратино. И я тебя боюсь.
– Так! Началось!
– простонал Виктор и зажмурился покрепче, изо всей силы.
– Уже прямо с утра! Ты не могла бы, родная, повременить со страхами хотя бы до вечера? Вечером мы поедем по домам, к мамочкам, и там ты, наконец, придешь в себя и успокоишься. Скажи, Танюша, у тебя никогда не бывает навязчивых идей?
Таня снова серьезно надолго задумалась, но ответа найти не смогла или не захотела и вместо этого живо поинтересовалась:
– А у тебя?
– Есть немного, - сразу честно раскололся Виктор и взглянул на нее из-под прищуренных век.
– И одна из них, самая надоедливая и неотвязная: почему и для чего ты осталась со мной, Таня? Ведь не просто так, я надеюсь...
– Надейся!
– засмеялась Таня.
– А что, мы теперь будем выяснять твой животрепещущий вопрос или все-таки сначала что-нибудь съедим? Ужасно хочется чаю!
– Чаю нет!
– заявил Виктор.
– Завалялось немножко водяры. Еще не всю вылакали.
– Водку? С утра? Это уж слишком!
– Таня легко спрыгнула с кровати и приказала: - Глазки пока не открывай, я скажу, когда можно. Потом я буду делать зарядку, а ты тем временем сообразишь нам завтрак. Придется пить кипяченую водичку, она полезная.
До полудня они возились дома - мылись, доедали остатки вчерашнего ужина, слушали радио и смотрели телевизор: плясали разудалые смазливчики в армейских сапогах из ансамбля Александрова и заламывались в тоске разномастные певички с плачущими от изобилия туши ресницами и жирно-влажными ртами. Виктор приходил в дикий восторг и наслаждался зрелищем до бесконечности, объясняя, что других талантов все равно нет и не будет, значит, радуйся тому, что имеешь. Потом он взялся со знанием дела разглагольствовать о вкусе.