Последнее испытание
Шрифт:
«Джорнэл» опубликовал материал. Заголовок «СУПЕРЛЕКАРСТВО ПРОТИВ РАКА ВЫЗЫВАЕТ ВОПРОСЫ» появился на первой полосе делового раздела, причем первый абзац статьи, набранный крупным жирным шрифтом, был размещен в левом верхнем углу, там, где по устоявшейся традиции, ставят главные новости дня. Он гласил: «Врачи стали сообщать о неожиданных фатальных побочных эффектах суперпрепарата «Джи-Ливиа», предназначенного для борьбы с раком. Благодаря этому лекарству акции разработавшей его компании «Пафко Терапьютикс» стали самым лакомым фармацевтическим активом для инвесторов за последние восемнадцать месяцев. По информации врачей, с которыми побеседовал корреспондент «Джорнэл», пациенты, больше года проходящие лечение препаратом, созданным на основе моноклональных антител, стали внезапно умирать. Согласно мнению медицинских экспертов, причиной этих смертей могла стать внезапная аллергическая реакция на «Джи-Ливиа». Доктор Кирил Пафко, который
На следующий день цена акций «ПТ» упала на пятьдесят процентов. Еще через несколько недель котировки обрушились вообще до каких-то жалких грошей – это произошло после того, как стало известно, что УКПМ сомневается в корректности результатов клинических испытаний «Джи-Ливиа».
Довольный собственной работой, Мозес поворачивается к Стерну и со сдержанной улыбкой говорит:
– Свидетель ваш.
Среди юристов бытует такая пословица: «Если против вас факты, оспаривайте факты. Но если против вас только закон, оспаривайте закон». Поскольку Шестая поправка к Конституции гарантирует подсудимому право противодействовать обвинителям, свидетель должен подвергаться полномасштабному перекрестному допросу. Отказ свидетеля, а именно мисс Хартунг, отвечать на вопросы защиты, которые судья Клонски сочтет уместными, приведет к двум последствиям. Во-первых, мисс Хартунг обвинят в неуважении к суду и отправят в федеральную тюрьму, расположенную на другой стороне улицы. Вторым последствием – и это было бы очень хорошей новостью для Кирила – может стать то, что Сонни, возможно, придется исключить показания мисс Хартунг из протокола и издать распоряжение для присяжных не принимать их во внимание. Фактически Стерны могут даже выступить с ходатайством об аннулировании судебного процесса в связи с нарушением процессуальных норм – в этом случае гособвинению придется начинать все с самого начала.
Чтобы попытаться использовать такую возможность и дезавуировать Джилу Хартунг как свидетеля, Сэнди и Марта затребовали данные о ее телефонных разговорах – с сотового, офисного и домашнего номеров, а также данные с ее компьютера, в том числе ее электронную переписку за тот период, когда она работала над статьей о компании «ПТ». Нью-йоркские юристы специально задействовали частный самолет, чтобы добиться признания требований Стернов незаконными. Однако Сонни не только поддержала эти требования своими предписаниями, но и издала распоряжение о том, чтобы юристы из Нью-Йорка сами привезли документы в суд, объявив, что будет принимать решение о необходимости их предъявления на процессе поэтапно, по мере того, как Хартунг будет давать свидетельские показания.
Как ни странно, дача мисс Хартунг свидетельских показаний уже изменила расстановку сил в зале суда, которая вроде бы казалась довольно устойчивой и ожидаемой. Ее юристы обрадовались бы, если бы она вообще не была подвергнута перекрестному допросу, но Мозес просто не мог поддержать никакие ограничения, которые заставили бы судью аннулировать показания Хартунг. Это создало бы угрозу апелляции со стороны защиты о признании факта нарушения процессуальных норм – и, соответственно, подорвало бы все усилия гособвинения. Многое зависит от позиции, которую займет Сонни. Хотя в прессе об этом упоминают очень редко и неохотно, Верховный суд США уже давно постановил, что репортер не может отказаться давать свидетельские показания по уголовному делу в федеральном суде. Несмотря на это, Стерн не ждет от Сонни, что ее в целом либеральное отношение к представителям защиты в данном случае сыграет решающую роль. Личные симпатии и пристрастия в таких случаях тоже нельзя сбрасывать со счетов. А Сонни Клонски уже более двадцати лет состоит в счастливом браке с колумнистом Сетом Вайсманом, работающим сразу на несколько национальных изданий. На протяжении всей своей профессиональной карьеры он почти постоянно участвовал в юридических стычках и разбирательствах. Дважды его вызывали в суд в качестве свидетеля по уголовному делу. Стернам все это известно, поскольку Марта в обоих случаях была юристом, представлявшим интересы Сета.
– Мисс Хартунг, меня зовут Алехандро Стерн. Мы с вами не встречались раньше?
– Нет, не встречались. Я лишь читала о вас.
Старый адвокат с легкой улыбкой кивает, давая понять, что оценил комплимент.
– А все эти симпатичные люди, сидящие вон там, в первом ряду, они ваши юристы?
– Они юристы газеты, в которой я работаю.
– Вам известно, не хотели ли они обсудить, стоит ли мне в принципе допрашивать вас? Замечу, что против вашего допроса мистером Эпплтоном они не возражали.
Мозес заявляет протест на том основании, что вопрос не имеет отношения к сути дела. Сонни, подняв подбородок, ненадолго задумывается,
– Поддерживаю.
– Что ж, очень хорошо, – продолжает Стерн. При этом тон у него такой, что Пинки, услышав его последнюю фразу, сказала бы: «Ну, понеслось».
– Вы сказали, что сообщили доктору Пафко о том, что поговорили с несколькими врачами.
– Да.
– Могу я узнать имена этих врачей?
Все трое юристов, представляющих интересы газеты и сидящих в первом ряду в ложе гособвинения, вскакивают на ноги. Встает и Мозес, находящийся позади них.
– Вопрос выходит за положенные рамки, – говорит Мозес, давая понять, что Стерн спрашивает о том, чем не принято интересоваться на данной стадии перекрестного допроса свидетеля. Сонни, однако, разрешает Стерну продолжать.
Хартунг ненадолго задумывается, после чего говорит:
– Я не могу точно припомнить.
– У вас имеются записи, которые могли бы помочь вам освежить вашу память? – спрашивает Стерн совершенно непринужденно – как человек, не подозревающий, что своими действиями вот-вот спровоцирует Третью мировую войну.
– Да, наверное.
– А где находятся эти записи?
– Кажется, они у юристов.
Проблема в том, что, если мисс Хартунг заглянет в записи, о которых идет речь, то Стерн, а также Мозес, тоже получат право их просмотреть. Юрист по закону уполномочен знакомиться со всеми материалами, которые свидетель использует при подготовке к даче показаний, чтобы иметь возможность определить, что больше повлияло на слова свидетеля – его воспоминания или же сделанные заранее записи. Одна только мысль о том, что юристы, не важно, со стороны обвинения или защиты, будут изучать записи в его блокноте – настоящий кошмар для любого журналиста, поскольку каждый из них печется о том, чтобы его источники не были рас-крыты.
Миллер Салливан – высокий стройный лысеющий мужчина – делает шаг вперед и интересуется:
– Ваша честь, не могли бы вы меня выслушать?
Сонни делает недовольную гримасу, но затем вздыхает и просит присяжных ненадолго покинуть зал суда.
– Мистер Салливан, – говорит она, когда члены жюри выходят за дверь, – я выслушаю вас, но только один раз. Так что излагайте как можно прямее, что именно вы хотите мне сообщить.
У Салливана есть одно преимущество – оно состоит в том, что Сонни в целом симпатизирует журналистам. Но в то же время это для Салливана и минус. Сонни объективно, в том числе лично, заинтересована в том, чтобы закон в той части, которая касается представителей журналистской профессии, в подведомственном ей регионе соблюдался неукоснительно. Это означает, что Салливану не следует слишком распинаться по поводу того, что заявили на данную тему другие суды, даже Верховный. Все эти непростые обстоятельства приводят к тому, что Салливан, как и большинство юристов, выступающих в судах, говорит дольше, чем следовало бы. Он долго заливается соловьем по поводу Первой поправки, но Сонни прекрасно знает, что Верховный суд трактует эту тему по-своему, более узко и конкретно. Если от репортера требуют, чтобы он предъявил свои рабочие заметки, это не мешает ему опубликовать задуманную им или запланированную его газетой статью. То есть ознакомление с рабочими заметками журналиста не является нарушением Первой поправки. Некоторые придерживаются мнения, что если одного репортера заставить предъявить свои предварительные записи, то другой репортер поостережется и дважды подумает, что именно он напишет в своем материале, а это как раз и есть ограничение свободы слова, которого Первая поправка призвана не допускать. Но что касается Стерна и Марты, то лично они считают такую точку зрения совершенно бредовой. Так или иначе, в данном случае следование закону в том виде, как понимают его они, их клиенту на руку. Поскольку именно Марта подписывала ходатайства, касающиеся данного вопроса, Сонни приглашает поучаствовать в дискуссии ее, и она одерживает верх. Усилия Салливана, направленные на то, чтобы мисс Хартунг не заставили заглянуть в ее рабочие заметки, оказываются напрасными – судья принимает противоположное решение.
– Вопрос, который задал мистер Стерн, полностью вписывается в рамки правил и процедур, предусмотренных для первичного перекрестного допроса, – говорит Сонни. – Мисс Хартунг утверждает, что она поговорила с несколькими врачами. Мистер Стерн имеет полное право проверить, насколько точно она воспроизвела по памяти ход событий и сказала ли она доктору Пафко правду.
Когда присяжные возвращаются в зал и рассаживаются по своим местам, Салливан достает из своего портфеля два перекидных блокнота для записей, скрепленных стальными спиралями. С разрешения Сонни он становится рядом с мисс Хартунг. Стерну и Мозесу разрешают смотреть Салливану через плечо. Затем Салливан одну за другой демонстрирует свидетельнице четыре странички, стараясь прикрыть ладонью все, кроме фамилий врачей, с которыми беседовала журналистка. Она зачитывает их вслух одну за другой – всего их оказывается пятеро.