Последнее испытание

Туроу Скотт

Остроумная аналогия, приведенная Стерном, вызывает у присяжных хохот. Даже сидящей на судейском кресле Сонни, которая всегда отличалась острым чувством юмора, не удается подавить вполне различимый смешок. Мозес, да благословит его бог, укоризненно качает головой, но тоже не может удержаться от смеха.

– Я хочу сказать, – возобновляет свое выступление Стерн, – что при такой системе у людей есть основания сомневаться, в самом ли деле произошло то, о чем им доложили. По этой причине информация, внесенная в базу данных, должна тщательно проверяться, анализироваться и при необходимости корректироваться перед представлением ее в УКПМ, потому что в ней могут оказаться сведения, представляющие собой статистическую ошибку или погрешность. Судья Клонски скажет вам, что идеальной защитой от обвинений в мошенничестве является вера в то, что человека следует считать невиновным, если он действует без всякого намерения кого-либо обмануть, но при этом ошибается – по собственному недомыслию или из-за необоснованных надежд. У человека есть право на подобное заблуждение. А теперь вспомните, пожалуйста, что говорили многие свидетели: аллергические реакции, которые проявляются лишь на втором году применения лекарственного препарата или биологически активного вещества, – это что-то неслыханное. Такого попросту не бывает. Вспомните слова доктора Капеча, доктора Хох, доктора Робб. Подобные проблемы с препаратом, который прекрасно проявлял себя в течение целого года, – крайне

странное, сбивающее с толку явление. В этом попросту отсутствует какая-либо логика. Словом, первая реакция любого опытного исследователя, таких людей, как Кирил или Леп, при получении информации, которая стала толчком к возникновению уголовного дела, была бы очень простой: они бы решили, что в базу данных, собранную «Глоубал», вкралась ошибка. Какой термин используют в подобных случаях? «Погрешность в данных». Это погрешность, то есть цифры, которые вроде бы являются частью данных, но на самом деле не имеют никакого реального статистического значения.

Мог ли такой человек, как Кирил Пафко, глядя на зашифрованную базу данных, подумать: «Это какая-то чепуха, просто погрешность»? Да, такая мысль могла у него возникнуть. Это логичный, разумный вывод, к которому он должен был прийти – без всякой задней мысли, – когда стал связываться по телефону с Венди Хох. Итак, на одном конце провода мы, возможно, видим Кирила – давайте сейчас будем исходить из этого, – у которого возникло вполне обоснованное сомнение по поводу сообщений о внезапных смертях пациентов. На другом конце провода находится Венди Хох, которая очень, очень хотела угодить нобелевскому лауреату. Вы слышали, как доктор Хох говорит по-английски. И, кстати, вы слышали, как говорю по-английски я. Слушая меня, нетрудно понять, что я родился не в этой стране. Уверен, время от времени я произношу какие-то слова так, что вы не сразу понимаете, что я имел в виду. Что ж, я стараюсь, как могу. А теперь представьте, пожалуйста, что происходит, когда на английском языке разговаривают два человека, которые оба родились не здесь. Вы ведь знаете, что Кирил Пафко провел свои молодые годы в Аргентине. Что же касается доктора Хох, то, повторяю, вы сами слышали, что она говорит на английском языке с трудом. Нет, конечно, доктор Хох разговаривает по-английски намного, намного лучше, чем я говорил бы на любом из диалектов китайского, которым я не владею вообще и на котором не могу произнести ни слова. Но она сама рассказывала вам, что именно проблемы с разговорным английским являются одной из причин того, что она предпочитает общаться по электронной почте.

Стерн медленно обводит взглядом присяжных.

– Учитывая все это, могли ли собеседники во время телефонного разговора не понять друг друга? Как по-вашему, мог один из них, имея вполне естественные сомнения и не желая верить, что тестируемый препарат способен вызвать внезапную смерть нескольких пациентов на втором году лечения, сказать что-то в таком роде: «Вы уверены, что это точные данные? Вы попросили исследователей их проверить – вдруг это результат компьютерного сбоя? Не могло ли случиться так, что пациентов, которые прекратили свое участие в тестировании, занесли в категорию умерших?» А Венди Хох – могла она подумать, что то, о чем ее собеседник говорит как о предположении, на самом деле случилось? Учтите еще и не очень хорошее качество связи – ведь разговор шел по международной линии. Два человека общаются по телефону на неродном для них языке, причем один из них говорит на нем с большим трудом. Они не видят друг друга и, соответственно, лишены подсказок, которыми бывают выражение лица и жесты собеседника. Можете вы с уверенностью сказать, что не произошло того, о чем я говорю? Может, Венди Хох потому поначалу и солгала своим руководителям? Ведь она вдруг осознала, что внесла в базу данных какие-то поправки, чего ее никто не просил делать? Разве она не могла сказать вам то, во что сегодня вынуждена верить, потому что на карту поставлена ее работа? С людьми нередко так случается – они помнят не то, что произошло на самом деле, а то, в чем они себя сами убедили. Вы можете быть полностью уверены в том, что она не могла просто неправильно понять слова Кирила, вопросы, которые он ей задавал? Мы этого не знаем. Мы не можем сказать этого наверняка. Не вызывает сомнения при этом одно – а именно то, как все это преподнесло гособвинение. То, что они сообщили вам изначально, – это неправда. Что-то не так с тем, как обвинение построило свою доказательную базу в самом начале этого процесса. Вы знаете, что они не доказали того, что обещали вам доказать. Теперь вы знаете, что их вступительное слово было совершенно некорректным.

– Протестую. – На этот раз со своего места встает Мозес. – Ваша честь, вы просили юристов, участвующих в процессе, не ссылаться на те элементы доказательной базы, которые решено не учитывать.

Стерн тут же отвечает, опередив судью:

– Спасибо за это напоминание, мистер Эпплтон. Я полностью в курсе того, что судья дала указание присяжным не обращать внимания на значительную часть доказательств из тех, на которые гособвинение пыталось опереться. Но речь о вашем главном свидетеле, докторе Иннис Макви.

Стерн переводит взгляд на судью. Сонни явно пытается подавить улыбку – она оценила то, как Стерн по сути заманил Мозеса в ловушку и заставил его самого говорить о тех доказательствах, упоминать которые она запретила.

– Продолжайте, – говорит она, обращаясь к Стерну.

– Совершенно очевидно, что в этом деле есть один человек – всего один, – кто знал, что использование «Джи-Ливиа» связано с риском внезапной смерти на втором году его применения. Только один человек. Иннис Макви.

Фелд, явно взбешенный, вскакивает:

– Это не то, что она сказала, ваша честь. Если человек чего-то не отрицает, это не означает подтверждения.

Сонни, глядя на Фелда, прищуривается.

– Достаточно, мистер Фелд. У вас было довольно времени, чтобы поговорить о доказательствах, – холодно говорит она. – Теперь пришла очередь выступать мистера Стерна, и он имеет право высказать свою точку зрения по поводу показаний свидетелей, так что не надо его перебивать.

Взгляд, которым сверлит судья своего бывшего подчиненного, кажется еще более жестким, чем ее тон. Когда Фелд усаживается на место, Мозес кладет ладонь на его руку и что-то весьма эмоционально шепчет ему на ухо. Стерн предполагает, что с этого момента протесты будет заявлять сам федеральный прокурор. Адвокат делает паузу, наблюдая за всем этим, и надеется, что на происходящее обратят внимание и присяжные. Затем он продолжает:

– Иннис Макви сказала своим друзьям, Неукриссам, что с лекарством есть проблемы, что произошло несколько внезапных смертей пациентов, принимавших «Джи-Ливиа» уже второй год. Неукриссы связались с врачами и установили, о каких именно пациентах идет речь, чтобы от имени их родственников подать иски против «ПТ». В какой-то момент, чтобы скрыть роль, которую сыграла в этой истории Иннис Макви, они рассказали о смертях пациентов репортеру «Уолл-стрит Джорнэл». Они рассчитывали, что благодаря этому все будут думать, что историю раскопала Джила Хартунг, хотя на самом деле именно Иннис Макви слила им информацию, которая в итоге вывела их на будущих клиентов. Но вы слышали, как все было, непосредственно от Иннис Макви – вы ведь видели, как ее уличили во лжи с помощью данных телефонного биллинга. Тех самых,

которые, по ее мнению, якобы больше не существовали. Да, конечно, мы не услышали всю эту историю до конца, потому что доктор Макви перестала отвечать на вопросы. Но она знала, что на втором году применения «Джи-Ливиа» возникает риск внезапной смерти пациента – потому что именно это Неукриссы сообщили Джиле Хартунг после их разговора с доктором Макви. И доктор Макви намеренно не отрицала этого, когда находилась прямо перед вами, на свидетельской кафедре, хотя перед тем, как взойти на нее, она, подняв руку, поклялась перед Богом говорить только правду. Вот что она сказала вам (Стерн подносит к глазам листок с выдержкой из стенограммы и читает): «Я ничего не знала о том, что «Джи-Ливиа» может вызывать скоропостижную смерть, до моего разговора с доктором Пафко, который состоялся 7 августа 2018 года». Но, когда ее загнали в угол, обнародовав ее звонки и СМС-сообщения в офис юридической фирмы Неукриссов, вы услышали нечто совсем другое. Она пришла сюда, чтобы солгать и добиться осуждения Кирила Пафко. Вы это видели. Даже уже находясь на свидетельской кафедре, она пыталась вносить изменения в те заявления, которые приписывала Кирилу. Она делала это, чтобы его слова, с самого начала выдуманные ею, еще больше уличали доктора Пафко. Десятки раз до начала этого процесса она рассказывала о беседе, которая якобы состоялась в офисе Кирила в сентябре 2016 года, той самой, в ходе которой он якобы сказал ей, что «проблема решена». Но и этого ей показалось мало. Уже во время этого судебного разбирательства эта фраза Кирила, скорректированная ею, стала звучать так: «Я кое-что предпринял, чтобы проблема была решена».

Стерн снова на какое-то время умолкает, чтобы собраться с силами.

– Когда мистер Эпплтон поднимется сюда, чтобы выступить со своим заключительным словом, слушайте внимательно. Интересно, скажет ли он вам, что Иннис Макви правдивый свидетель. Он достойный человек, и я предполагаю, что он не станет этого делать. Он предложит вам прослушать запись телефонного разговора, которую она сделала. Можно подумать, что Иннис Макви была всего лишь роботом с вмонтированным диктофоном. Как будто вся та ложь, которую она громоздила до и после этого записанного разговора, все ее интриги и махинации с участием Неукриссов не имеют значения. Но мы теперь знаем, что каждым своим словом она расставляла ловушки для Кирила в надежде, что обвинители ухватятся за любую двусмысленность и неопределенность, чтобы истолковать ее против него.

Правда состоит в том, что прокурору и его людям ужасно не хочется признавать: без нее их обвинение в мошенничестве разваливается. Его просто нет. Из-за лжи, которую нагромоздила Иннис Макви, они не могут рассказать вам, что на самом деле случилось в компании «ПТ» в сентябре 2016 года. В своем вранье Иннис, будучи человеком беспринципным, не останавливалась ни перед чем. Но вот то, что произошло в офисе «Пафко Терапьютикс» в конце 2016 года, – это черная дыра в позиции обвинения. Это единственное – единственное, – что так и осталось, что называется, за кадром. Как Иннис узнала, каким именно образом ей надлежит действовать? Этого прокурор и его команда нам не сказали. Что сделала Иннис, которая отчаянно хотела уйти из компании, когда она узнала, что с «Джи-Ливиа» существует некая проблема? Какую стратегию она взяла на вооружение, чтобы продолжать, так сказать, «пробираться к выходу»? Сколько еще лжи она распространила про Кирила и когда она начала этим заниматься? Мы можем обо всем это только догадываться – ни сами обвинители, ни доказательства, которые они представили, ничего не сообщили нам об этом. И все же у нас, несомненно, есть все основания для того, чтобы спросить, связано ли ее решение покинуть «Пафко Терапьютикс» и продать принадлежащий ей пакет акций компании с тем, что она – и только она – узнала о «Джи-Ливиа». В ходе процесса вы не раз слышали о так называемом плане 10б5-1, в котором оговорены сроки, в течение которых сотрудники компании и другие инсайдеры, в частности члены совета директоров, заранее обязуются осуществить продажу своих акций. Они должны придерживаться этого заранее согласованного и утвержденного графика, чтобы минимизировать возможные вопросы и претензии по поводу инсайдерской торговли. Как вы слышали от Яна Вейлла, новый план 10б5-1 был принят в «ПТ» в конце 2016 года, после того как УКПМ сделала несколько публичных заявлений, свидетельствующих о том, что «Джи-Ливиа» вскоре будет допущен на рынок США. Этот план в письменном виде будет у вас в совещательной комнате. Здесь же вы можете видеть его на мониторе, он представлен в качестве вещественного доказательства защиты «МедИнвест-3». Я призываю вас обратить самое пристальное внимание на обозначенные в нем намерения двух из перечисленных в документе лиц, которые могли обладать инсайдерской информацией. Как объяснил Ян Вейлл, большинство из сотрудников и руководителей, такие как Леп, или сам Ян Вейлл, или доктор Танакава, в общем, подавляющее большинство, согласились с графиком и обязались продавать свои акции частями – но не весь пакет сразу – с регулярными промежутками в 2017 и 2018 годах. Это, можно сказать, осторожная стратегия – и вполне обычная, ничем не примечательная. Но двое из списка стоят особняком. – Документ по-прежнему остается на мониторе, и Стерн решает воспользоваться лазерной указкой, которую ему вручает Пинки. – Первый – это Кирил Пафко. Прошу вас еще раз обратить внимание, что Кирил единственный из инсайдеров, кто не планировал продажу в обозначенный период даже части акций, принадлежавших лично ему. Теперь, я надеюсь, вам сможет объяснить кое-что мистер Эпплтон, потому что мне и Марте нет никакого смысла это делать. Я имею в виду вот что. Если Кирил Пафко знал, что он ввел в заблуждение УКПМ и за счет этого добился одобрения «Джи-Ливиа», и если он понимал, что на втором году применения препарата у пациентов могли возникать серьезные проблемы, то почему, ради всего святого, он не планировал продать максимальное количество ценных бумаг компании как можно быстрее – хотя и в рамках того периода, который был обозначен в согласованном плане? Ведь если вы находитесь на борту «Титаника», вы понимаете, что вам нужно найти спасательный жилет. Однако он продаж акций не предусматривал.

А кто предусматривал? Только один человек. Один из членов руководства компании. Иннис Макви. В отличие от Кирила, Иннис преисполнилась решимости продать все акции «ПТ», которые находились в ее владении, как можно скорее. Даже при том, что, как написала в «Уолл-стрит Джорнэл» Джила Хартунг, «ПТ» вот-вот должны были стать самыми привлекательными акциями фармацевтического сектора, котировки которых будут лететь вверх, словно ракета. Но Иннис собиралась продать все свои акции, не дожидаясь предложений по покупке бумаг «Пафко Терапьютикс», которые должны появиться на рынке в перспективе. Почему? Находясь на свидетельской кафедре, она заявила, что ей просто хотелось как можно скорее оборвать все связи с компанией. Было ли это истинной причиной ее намерений? Или все дело в том, что Иннис Макви знала, что с «Джи-Ливиа» не все в порядке, и это могло выясниться в любой момент, и тогда цены на акции компании упали бы почти до нуля? Иннис сбыла с рук все, что у нее имелось. А затем слила информацию Неукриссам – ведь она уже получила свои деньги, и терять ей было больше нечего. Так что это Иннис Макви должна сидеть на этом месте. – Медленно передвигающийся во время своего выступления Стерн подгадал все так, чтобы как раз в этом момент оказаться за спиной Кирила. Адвокат кладет руку на плечо подсудимого. – И именно ее следует обвинить в мошенничестве – ну и, конечно, в лжесвидетельстве под присягой. Вот вам и многочисленные пункты обвинения в мошенничестве, предъявленные моему клиенту.