Последние гастроли

Носенков Василий Романович

Вспышка Одессита не осталась незамеченной. Пришлось рассказать о себе и Маркизу.

– До девятнадцатого года я с Янькой Кошельком дружил. Только однажды не послушался он меня, увлекся местью, а про дело забыл. В крупной игре небольшие ошибки иногда стоят жизни. Да-а... Об этом никогда не следует забывать, друзья мои! Тем более что времена меняются. Раньше я с большими полицейскими чинами был на "ты", за ручку здоровался, а теперь каждый легавый норовит вдогонку своим "СОЭ" угостить. Но, слава аллаху... Маркиз щелкнул пальцами,

возведя глаза к потолку.

"Тоже мне - учитель нашелся. В проповедники лезет. К чужой славе примазывается, а сам небось Кошелька и в глаза не видел", - подумал Заблоцкий, но опять дипломатично смолчал. Хвастовство среди преступного элемента не считалось пороком. Сам Одессит тоже не был знаком с Мишкой Япончиком, однако для большего веса представлялся его закадычным другом.

Беседуя таким образом, они не заметили, как пролетело два часа. После двенадцати все трое покинули ресторан и, не сговариваясь, направились в сторону улицы Красных Зорь. Густая темень плотно окутала город. Редкие пешеходы торопливо проходили по тротуарам, глядя под ноги на разжиженный, смешанный с грязью снег.

Дойдя до набережной Карповки, три спутника вернулись назад. Новый знакомый перевел Одессита и Римуса на противоположную сторону проспекта. Вскоре они остановились у широкого подъезда. Маркиз аккуратно набил трубку и тихо проговорил, указывая глазами на крепкие дубовые двери:

– Здесь.

В руках Заблоцкого чиркнула зажигалка. Поднося к трубке Маркиза колеблющийся огонек. Одессит увидел надпись над входом и прочитал: "Четвертое отделение Госбанка". Друзья прикурили и беззаботно пошли дальше, словно совершая вечернюю прогулку.

Мужчина с аристократической бородкой был крупным петербургским шулером. Фома Богданович Богданов, по кличке Фомка Маркиз, за свою жизнь ухитрился раз пятнадцать побывать на скамье подсудимых. Незаконнорожденный кухаркин сын, он на двенадцатом году жизни пустил красного петуха в доме одного графа, по существу являвшегося его отцом. Злоумышленника поймали и поместили в детскую колонию. С того все и началось. Только последние три года жил Фомка на воле. Богатый опыт убедил его, что наиболее безопасная, и выгодная роль в совершении преступления - это роль наводчика. Разумеется, здесь требуются своеобразный талант и расторопность. Такие качества у Богданова оказались.

Социально опасный элемент.

Вот и сейчас он наотрез отказался принять личное - участие в налете на банк. Он брал на себя лишь теоретическую сторону дела: разработать план, выбрать подходящее время, устранить помехи... и только. За эти услуги Богданов заломил сумасшедшую сумму.

Но и Одессит тоже кое-что смыслил в этом деле. Перед Маркизом была поставлена дилемма. Заблоцкий и Римус соглашались дать названную сумму при условии благополучного исхода. Если же успеха не будет, то Фомка должен довольствоваться мизерным задатком.

Маркиз понял, что нашла коса на камень, и не торопился с ответом. Он долго думал, посасывая трубку. Наконец махнул рукой, - мол, где наша не пропадала, -

и дал согласие. Предварительно он дополнил свои требования к "подрядчику":

– В случае провала я вас не знаю, вы меня тоже.

– Но если провал произойдет по вашей вине, вы нас узнаете, - в свою очередь поправил Одессит.

Так совершился преступный сговор.

7

В комнате Витьки Кольтера хоть волков морозь. Окно наполовину заделано дырявыми мешками. В углах - сети паутины. Провалившаяся кровать, колченогий стол, широкая скамейка, позаимствованная у дворника, сиротливо приткнулись к стенам. Огарок сальной свечи врос в коричневое блюдце и тускло светился.

Широким шагом Одессит прошел к столу. Огонек в блюдце закачался, угрожая погаснуть. Заблоцкий уселся, вопросительно посмотрел на хозяина. Кольтер, неуклюже волоча ноги, приблизился к столу, зажег другую свечку.

Молча сел на скамейку неподалеку от Одессита. Во взгляде его, казалось, отсутствовала всякая мысль, но он о чемто думал. Может быть, сомневался в успехе налета, а может быть, вообще не верил Одесситу, хотя и дал согласие на участие в предстоящем "деле". Мало ли на свете таких прытких молодчиков.

Витька Кольтер, по кличке Культяпа, был начинающий вор-взломщик, ученик недавно приговоренного к расстрелу "медвежатника" Парфена Жукова. Культяпа присутствовал в зале суда в день оглашения приговора.

Гордый и задиристый на воле, Парфен побелел, услышав приговор, и беспомощно рухнул на скамью... Под впечатлением того дня Кольтер каждый раз, как только речь заходила о кражах, видел перед собой полные ужаса глаза Жукова. Видел - и все-таки шел.

В дверь кто-то постучал. Тихо, осторожно, три раза подряд. Культяпа с неменьшей осторожностью снял крюк с двери, приоткрыл ее. Из темного коридора шагнул в комнату Мишка Юматов.

Заблоцкий важно вынул из нагрудного кармана френча часы. Молча посмотрел на циферблат. В компании своих подчиненных он любил, прежде чем что-нибудь сказать, произвести на собеседника психологическое воздействие. Медленно опуская в карман часы и не поворачивая в сторону Юматова головы, он сказал:

– Можешь идти, Швед, туда, откуда пришел. Мне таких фраеров не нужно!

– Да я вот только во дворе немножко задержался.

Мотыля встретил, а он начал расписывать, как они сегодня на Садовой чуть не погорели. Косточку схватили легавые, а тут фиксатый шум поднял...

– Хватит!
– властно прервал Одессит.
– Учти: если и завтра опоздаешь, то пеняй на себя. Чоха там не встречал?

Швед пожал плечами, с укором посмотрел на Римуса и Культяпу: "Что это мы позволяем какому-то чужаку покрикивать на себя?" Но друзья его не поддержали.

Вскоре пришел и пятый компаньон. Среднего роста широкоплечий детина с бычьей шеей остановился посреди комнаты. Медленно ворочая массивной челюстью, заговорил:

– Привет, соколики!

Даже видавший виды Одессит не рискнул сделать ему замечание.