Последние годы Сталина. Эпоха возрождения

Романенко Константин Константинович

Ответ на эти вопросы может быть вполне определенным: уже с утра 1 марта люди, руководившие службой безопасности, все эти томительные часы знали о кризисном состоянии, в котором находился Сталин. Более того, они умышленно и намеренно дезинформировали охрану, не позволив ей принять необходимые меры, предотвращавшие трагический исход.

И главным лицом, способным ввести охрану в состояние пассивного ожидания, прежде всего был непосредственный начальник, которому охрана не могла не подчиниться. Такими полномочиями обладал министр МГБ Игнатьев.

Однако осуществить такие преступные действия без гарантии, что он

останется безнаказанным, Игнатьев не мог. И не только потому, что, по свидетельству современников, был довольно слабовольной личностью. Так или иначе он должен был примазаться к выигравшему от этого преступления политическому лидеру, способному дать ему прикрытие.

Как станет ясно из дальнейшего, такой фигурой являлся секретарь ЦК Хрущев, курирующий Министерство безопасности, но и для него должны были существовать достаточно веские мотивы, чтобы пойти на столь дерзкое преступление.

Общеизвестно, что для совершения любого преступления исходной точкой являются мотивы, и они были. Первый из них — дело врачей. «Сталина хотели убрать, это бесспорно, — говорил писателю Ф. Чуеву генерал-лейтенант МГБ Рясной, — но «дело врачей» только ускорило его смерть. Я считаю, что оно было провокацией. Вся эта история не больше и не меньше как прямая провокация, вызванная элементами, желавшими свержения Сталина. Все было подготовлено к его гибели».

Ему вторит другой чекист — Судоплатов. Он пишет, что «дело врачей» являлось продолжением борьбы, в которой сводились старые счеты в руководстве страны… Однако вся правда в отношении «дела врачей» так никогда и не была обнародована, даже в период горбачевской гласности. Причина в том, что речь шла о грязной борьбе за власть, развернувшейся в Кремле перед смертью Сталина и захватившей по существу все руководство».

Для руководящего слоя государства уже на XIX съезде партии, прошедшем с 5 по 14 октября 1952 года, стало совершенно ясно, что Сталин осознанно потеснил когорту своих «старых» соратников, заменив их молодыми выдвиженцами.

«Когда пленум завершился, — вспоминал Хрущев, — мы все в президиуме обменялись взглядами. Что случилось? Кто составлял этот список?… Я признаюсь, что подумал, что это Маленков приготовил список нового Президиума… Позднее я спросил его об этом. Но он тоже был удивлен. «Клянусь, что я никакого отношения к этому не имею. Сталин даже не спрашивал моего совета или мнения о возможном составе Президиума».

И хотя в руководящую пятерку, ставшую высшим неофициальным органом политической власти в стране, кроме Сталина, вошли Хрущев, Берия, Маленков и Булга-нин, никто из четырех не мог быть уверен, что пользуется абсолютным доверием Вождя. Конечно, все жаждали первенства, но, как показали последовавшие после смерти Сталина события, реальными фигурами, между которыми возникла смертельная борьба за власть, стали Хрущев и Берия.

Причем до ночного совещания у Сталина 1 марта Хрущев имел абсолютное преимущество. Он мог опираться как на партийный актив, так и на Министерство госбезопасности, которым руководил его назначенец Игнатьев.

Более того, слабый, недалекий и безвольный человек, Игнатьев полностью находился под влиянием Хрущева. Судоплатов так отзывался о министре: «Всякий раз, встречаясь с Игнатьевым, поражался, насколько этот человек некомпетентен. Каждое агентурное сообщение принималось им как открытие Америки. Его можно

было убедить в чем угодно: стоило ему прочесть любой документ, как он тут же попадал под влияние прочитанного, не стараясь перепроверить факты».

То есть, оказывая влияние на своего протеже, Хрущев фактически мог заведовать политической стратегией госбезопасности. Ситуация резко изменилась, когда на совещании в ночь на 1 марта Сталин принял решение о реорганизации ведомства.

И причиной такой реорганизации стало дело врачей. Сталин намеревался его свернуть, и, подобно тому, как в свое время он сместил Ягоду и Ежова, он решил освободиться от Игнатьева и вернуть в министерство Берию. Но при такой рокировке автоматически под удар попадал инициатор «еврейского дела» — Хрущев. И «бесноватого Никиту» охватила паника. Почва уходила из-под его ног.

Вопрос был даже не гамлетовский: «быть или не быть» — дело оборачивалось катастрофой. Как будет предельно ясно из признаний самого Хрущева, о которых речь пойдет позже, он продолжал паниковать все часы, пока Вождь лежал на смертном одре, уже в окружении врачей.

«Если Берия получит госбезопасность — это будет началом нашего конца. Он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить нас, и он это сделает!» [67] , — говорит Хрущев на ночном дежурстве Булганину.

Казалось бы, откуда простоватый Никита мог знать о намерениях Берии, когда официальное разделение власти еще не произошло? Но Хрущева такая перспектива пугала не гипотетически. Она действительно станет реальностью, но только 5 марта, когда Берия возглавит объединенное Министерство внутренних дел; кстати, которое практически сразу после устранения Берии вновь будет разделено. Конечно, все было утверждено Сталиным еще ночью на совещании 1 марта.

67

Хрущев Н.Время, люди, власть. М., 1999. Т. 2. С. 131-132.

Но, заняв место министра, первое, что сделал Берия, — это сразу прекратил дело врачей, добился лишения Игнатьева всех постов, арестовал бывшего следователя Рюмина и заместителя министра госбезопасности Огольцова — всех связанных с делом врачей.

Причем действия Берии были не только решительны сами по себе, они не встретили сопротивления со стороны членов Политбюро. И единственным убедительным аргументом, которым мог, как мандатом, оперировать новый министр, являлась ссылка на предшествовавшее указание Вождя.

Вместе с тем очевидно и другое. Все эти действия Берии имели целью нейтрализовать Хрущева, а в случае признаний на следствии и суде Рюмина и Огольцова над Хрущевым действительно нависала смертельная опасность — быть обвиненным в фабрикации дел, получивших ход в период его кураторства Министерства безопасности.

Но только ли в этом заключалась угроза для Хрущева? После смерти Сталина Берия явно понукал и манипулировал Хрущевым и даже не скрывал своего торжества. «В апреле 1953 года, — пишет П. Судоплатов, — в поведении Берии я стал замечать некоторые перемены: разговаривая по телефону в моем присутствии… с Маленковым, Булганиным и Хрущевым, он открыто критиковал членов Президиума ЦК партии, обращался с ними фамильярно на «ты»…