Последние каникулы, Шаровая молния

Хахалин Лев Николаевич

– Что было-то?
– спросил комиссар ребят, оглядываясь.

– Я скажу, скажу. Не побоюсь!
– Воаика трясло.- Он мне сразу говорил; "Будем в паре работать- нас не догонишь. Покажем класс!" А как не успеваю ему кирпичи подкладывать - по пальцам бьет, вроде случайно. Я говорю: "Не успеваю",- а он бьет! Доктор, посмотри!
– Вовик сбежал вниз.

Вадик вдруг вспомнил, что еще вчера не успел спросить его про бинты на пальцах. Теперь он смотал грязные, неумело наложенные бинты, и все увидели синие, воспалившиеся фаланги.

– Ой!
–

вскрикнула Галя.

– Что же ты, гад, делаешь?
– изумился комиссар, приседая на корточки и заглядывая Кочеткову в лицо.

– А ну вас!
– плюнул Кочетков, вставая,- Он меня со второго этажа скинул - я претензий не предъявляю: бывает... Все! Цирк закончен.

– Пусть уходит!
– сурово сказал Автандил.- Я с ним работать не буду. И точка!
– Он швырнул на землю мастерок.

– Садист!..- заорал Вадик, так и не отпуская распухших пальцев Вовика и сдерживаясь, чтобы не подуть на них.- Ты и убить можешь.

– Я - нет,- презрительно сказал Кочетков.- А этот вот интеллигент с "пером" ходит.- Он подмигнул Вовику.

Все посмотрели на Вовика, и он отступил было, но Вадик быстро перехватил его за кисть, цепко, как на занятиях, сжал ее.

– Отдай сам,- прохрипел багровый комиссар. Он подошел и стал ладонью похлопывать Вовика по пояснице, полез под тельняшку.

– На бедре, - подсказал Кочетков, выдувая дым через ноздри.- Галя, кыш отсюда. Мужика раздевать будут.

– - Не надо!
– сказал Автандил.- На бэдре? Тогда в кармане дырка, чтобы ручку схватить.

Все уставились на самодельную финку в руках комиссара: ничего пугающего в ее виде не было, жалкий кусок металла.

– На кого ж ты изготовился?
– грустно спросил комиссар Вовика.- Сволочь ты, оказывается. А ну, снимай тельняшку. Хотел тебе подарить, а теперь снимай.- Вовик стянул тельняшку и неуверенно протянул комиссару.- Кидай ее в костер!
– презрительно бросил комиссар и неторопливо, но с опущенными плечами пошел на сходни. За ним потянулись ребята.

– Юра,- отдышавшись, распорядился Вадик,- этого беру на перевязку, а Кочетков пусть лежит на жестком. Отлежится, я его посмотрю.

– Все в порядке, не возникай! Во, гляди!
– Кочетков несколько раз присел, подпрыгнул.- А что если я на бережок? Спину погрею, отмоюсь.- Он брезгливо передернул грязными плечами.- Купаться можно, а, доктор?

– Чеши, чеши отсюда!
– издали сказал Вовик уже прежним голосом.

– А то пошли на пару, скупнемся!
– предложил ему Кочетков.

До обеда еще немного поработали, но настроения уже не было, посматривали на часы. А в лагере, пугая кухонную бригаду мрачностью, разбрелись по раскладушкам, молчали. Вадик, понурившись, сидел в медпункте, когда туда неслышно скользнула Оля, погладила чистыми прохладными ладонями по лицу. Тот обет молчания, который они не нарушали все прошедшие дождливые вечера, оставаясь вдвоем в этой комнатушке, отделенные только тонкой стенкой от ребят, не раздражал, не томил; можно было сесть рядом и, показывая друг другу слова в романе, "говорить" о

чем угодно.

– А чего это вы там делаете?
– спросила их из-за стенки Галя.

– Книжку читаем,- отозвалась Оля.

– Странно как-то,- сказала Галя.- Все странно. "Мы странно встретились и странно разойдемся..."- запела она.- Все это странно. И книжку вдвоем про себя читать странно. И погода эта странная. И сама я странная, интересная студентка.- Она помолчала.- Одна Олька даром времени не теряет, вот что странно еще. Доктор, я странная?

– Загадочная!
– ответил Вадик, не удерживая улыбки.

– Вот спасибо!
– будто бы обрадовалась Галя.- Оль, ты ревнуешь? Это будет не странно. Мы ж с доктором рядом, через стеночку спим.- Она стукнула по колыхнувшейся стенке.- Может быть, у нас с ним сны одинаковые.

– Балаболки!
– внимательно все выслушав, определила Оля.- Пойдем, поешь! Вон Моня уже стучит.

– Когда заниматься-то начнешь?

– А это, доктор, не ваша забота,- отрезала Оля. А потом улыбнулась ему.

Кажется, никогда по-другому и не было - он сел, не выбирая, на первое же свободное место (и Моня чистыми руками подал ему миску с борщом), надкусил толстый ломоть хлеба и как уткнулся носом в миску, так и не поднимал головы, пока ложка не заскрежетала о донышко.

Во второй половине дня, как обычно, пришли степенные, молчаливые каменщики из совхоза, и все уработались до стонов.

А после ужина комиссар задержал отряд в столовой.

– Надо решить, что делать. Ведь ЧП у нас!
– произнес он устало.- Чтобы не тянуть, предлагаю: отчислить Вовика, а Кочеткову объявить выговор.

– За что отчислять?
– вскочил Автандил.- За то, что в Кочеткова раствор бросил?

– Как - раствор?
– оторопел комиссар.- Не толкнул? Валя, ты мне что сказал?
– привставая на цыпочки, спросил он.- Кочетков?

– Нет его,- отозвался Игорек.- Лежит он. Спина у него болит.

Вадик быстро пошел в избу. Только что, вернувшись в лагерь, он заглянул к дремавшему Кочеткову, осмотрел его, не реагируя на подначки, и решил про себя, что все обошлось...

Кочетков лежал, покуривая. Белая чистая майка красиво обтягивала его смуглый сильный торс, на выбритом лице были покой и свобода.

– Где болит? Покажи спину,- сбросил с него одеяло Вадик.

– Перестало.- Кочетков натянул одеяло на себя.- Все прошло. Но - болело! Вся спина болела.

– Что же ты, когда падал, не сгруппировался?
– Вадик презрительно усмехнулся.- Десантник!

– Почему не сгруппировался?
– лениво и высокомерно ответил Кочетков.- Мы себя сбережем. Но спина болит.- Он ухмыльнулся.

– Я, конечно, не невропатолог,- сказал Вадик.-И чтобы ошибки не было, отвезу тебя завтра в район, к специалисту.

Он подошел к двери, и Кочетков, словно выброшенный из постели пружиной, достал его в прыжке на пороге, притиснул к косяку.

– Слушай!
– прошипел он.- Не волнуйся. Поболит-поболит и пройдет. Обещаю. Ну, Вадик!