Последние каникулы, Шаровая молния

Хахалин Лев Николаевич

На одной из конференций он шепнул Маньяку:

– Дайте мне модели, кажется, я смогу кое в чем помочь цитогенетикам. У вас есть модели?

– Да что вы, Андрей Васильевич!
– показывая достижения американской стоматологии, сказал Маньяк.- Какие модели! Если бы мы имели модели! Увы!
– произнес он и, совсем принижая голос, добавил: - Вот они - модели, данные нам природой:

Лаборанты Кузьмина были завалены работой, а сам он жил скучновато... Но однажды Филин подошел к Кузьмину с бланком анализа в руках.

– Что-то не так?
–

Заглянув в бумагу, Кузьмин встрепенулся и отправился в детскую клинику.

Там шел разбор неясного случая. Полноватый шатен- молодой заведующий отделением - удивился приходу Кузьмина, усадил его в кресло, и Кузьмин битый час слушал разглагольствования врачей. Ничего, казалось бы, не решив, они разошлись, очень собой довольные, и обалдевший несколько Кузьмин протянул заведующему свой бланк.

– Объясните, пожалуйста,- попросил тот. Кузьмин объяснил:

– Похоже на генетический дефект. Мы могли бы подтвердить или опровергнуть одну теорию... Что это за больной?

– Понимаете,- сказал заведующий,- это третий мальчик в семье, двое других погибли от опухолей. Даже сейчас мы не знаем, есть она у него или нет! А что теперь - в связи с этим?
– Он показал на бланк.- Обследуйте! Родители согласны.

Кузьмин зачастил в детскую клинику, стал регулярно бывать на обходах у Вадика (Андреева, заведующего детским отделением), стал кружить возле кроватки пятилетнего Олежки, присаживаясь в ногах у малыша, рассказывать ему стишата. Когда потеплело, сняв халат, Кузьмин гулял с Олежкой по улицам и раз даже свозил его на мультипрограмму в кино.

– Перестань!
– говорил ему Вадик (они сдружились, выяснили, что окончили один и тот же институт, оба учились у Тишина, почти одновременно женились и обожают своих детей).- Не привыкай к нему.

– Брось!
– отмахивался Кузьмин.- Не делай из больницы тюрьмы. У парнишки ни одной родной души поблизости нет, от вас он только боль терпит, хоть я ему отдушиной буду.

– Привыкать к такому больному опасно,- обронил однажды Вадик.

К другим ребятам приезжали родители или приходили родственники, а Олежка ждал только приходов Кузьмина. Но встал вопрос о его выписке из клиники - обследование закончилось.

– С чем мы его отпустим?
– спросил Вадик своих врачей ^и покосился на Кузьмина.

Кузьмин вернулся домой, взял на руки маленькую свою нежность, свет-солнце Анюточку, и весь вечер играл с ней. ("Вот он, шанс, когда еще будет? Ну?" - закрыв глаза, спросил совета у Коломенской.)

– Папк, спой!
– попросила Анюточка, устраиваясь у него на коленях и прикладывая ладошку к его щеке.

Срываясь, на слезе беря высокие ноты, Кузьмин запел: "Спят усталые игрушки..." Он уложил ее в кроватку и, напрягаясь всей душой, попросил- у кого?
– если что-нибудь... то со мной, а не с ней, со мной!

Он пришел в кабинет Маньяка, выложил на стол свои материалы, ампулы с живой водой: "Вот!"

– Вы ведь у Коломенской

работали, да?
– щурясь, спросил Маньяк.

– Работал. Провалил ее "включения", слышали?

– К нам набивался один энтузиаст...-Кузьмин назвал фамилию Федора.
– Этот самый. С вашей методикой.

– Ну, и что же вы?

– Шеф ему сказал: "Гусь свинье не товарищ!" - со смехом ответил Маньяк, обнаруживая осведомленность.- Он у нас чистюля. Пойдемте к нему?

Последние дни Наташа с тревогой наблюдала за Кузьминым, а в этот вечер, поправляя сбившиеся подушки, не сдержалась:

– Что с тобой делается-то?

– Новая дорога, Натк,- утыкаясь ей в шею носом, шепнул Кузьмин.
– Длинная - ох, ноги собьешь!

– Господи, твоя воля! Когда же ты успокоишься?
– Она обняла его, утешая, укрепляя, воздвигая.

Олежка, слегка напуганный скоплением народа вокруг кровати, только поморщился, когда толстая игла скользнула в его вену. "Это большая капельница?- спросил он у Кузьмина, откидывая голову на подушке, чтобы видеть его лицо.- Что это, глюкоза?"– "Нет, профессор,- отозвался Вадик, нажимая ему на нос,-би-бип! Это такая водичка, живая". Маньяк теребил пуговицу на халате.

Капельницу отсоединили. "Как ты себя чувствуешь?"- спросил Кузьмин.- "Нормально! Дядя Андрей, сыграем в шашки? Только чура! Не поддаваться!"

14

Кузьмин выбежал на эту полянку насквозь вымокший, простуженный и задыхающийся; остановился, обессилено сронил на полеглую осеннюю траву рюкзак и повалился на него.

Отдышусь, подумал он, прикрывая глаза и подставляя лицо мелко брызгающему дождю; почувствовал, как, покачиваясь, под ним медленно вращается земля. Он огляделся. Серенький кривой стожок показался спасительным островом.

Он поднялся и, раскачиваясь, пошел к нему; зарыл руки в его жесткую скользкую поверхность, догребаясь до сухого сена, обрушил вниз, себе под ноги, всю эту слипшуюся кору и, чувствуя немеющей спиной обступающий холод, заторопился, стал рыться в стожке, как -зверь. Обдирая лицо, повалился в маленькую нишу, кряхтя подобрал и уместил ноги.

Сначала по животу и спине драл озноб. Температура поднимается, понял он. Вот отчего так колотится сердце.

Он скосил глаза на рюкзак, лежавший мятым незаметным комом на пожухлой траве, и пожалел, что не оставил себе на сегодня водки. Незаметно он задремал, а когда очнулся, почувствовал едкий вкус во рту, хотел сплюнуть, но, глубоко вздохнув, охнул - так сильно ударила в бока боль. Потом боль разлилась в голове, и стали мерзнуть ноги. Он пошевелил ими-живые...

В параличной неподвижности, обсыпанный сеном, он согрелся: сделалось тепло, даже душно, но перед глазами все расплылось. Заходилось сердце, разрывая грудь.