Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
– Ничего еще не ясно,- сказал Кузьмин.- Мы ж ничего толком пока еще не доказали. Пробирочная сенсация! А вдруг я ошибся? Ну, вдруг?
– Вот видишь, Боря? Один автор жмется, другая вообще молчит. А между тем, ходят слухи. Это вредно. Делу.
– Вы что, думаете, уже все ясно? Перед самым отъездом такая ловушка приоткрылась!..- признался Кузьмин, немного раздраженный словами шефа.
– И охота тебе браться за глобальные темы!
– сказал Тишин со вздохом.- Ты глупый, Кузьмин.
– Он же анархист и постник,- сказал
Шеф задумался, подняв брови. Они смотрели на него, мудрого, любимого, и ждали. Он вздохнул чему-то своему и вернулся к ним.
– За вас!
– сказал Кузьмин, разливая остатки вина.
– Подвезу?
– предложил шеф.- Совершенно бесплатно и в лучшем виде. В обмен на живую воду. Настоящую.- Он совсем невесело посмотрел на Кузьмина. ("И ты?" - испугался Кузьмин.)
Ночью до него дозвонилась Наташа.
– Как твои дела?
– спросила она.
– Нормально. Ужасно скучаю без тебя!
– кричал Кузьмин.- Меня больше не отпускают. Я беру отпуск и приезжаю, Как ты, Наташ?
– Хорошо,- сказала Наташа тихо.- Тебе велено передать: привези новые стимуляторы. Приезжай скорее, - как будто смутившись, сказала она.
Через неделю он вернулся в городок. Во флигелечке его ждали накрытый на два прибора стол с ведром, из которого торчало горлышко бутылки шампанского, и записка: "Андрюшенька! Сразу же иди за мной на работу. Целую!"
Они прошептались-с тихими смешками, приглушенными счастливыми всхлипами до утра, такое повторится только еще раз. Утром, ахнув, Кузьмин вспомнил-он бросился к чемодану, на дне его нащупал замшевый мешочек и, вернувшись бегом на кровать, высыпал в ямку, продавленную их головами в подушке, горсть перстней, золотые побрякушки.
Наташа, облокотившись на подушку, сначала недоверчиво рассматривала их, потом, взглядом испросив разрешения, стала примерять перстни, один за другим, полюбовалась удивительной формы дымчатым аметистом.
– Вот этот,- сказал Кузьмин, надевая ей на палец темный таинственный александрит,- за темную холодную ночь с белыми звездами, за тебя.
Наташа, все понимая, кивнула, благодарно приклонив к нему голову.
– Вот эти,- он положил в ямки над ключицами по серьге,- за твои глаза. А все остальное,- он осыпал ее, полунагую,- за всю тебя! Люблю тебя,- сказал он.
И она любила его. И невозможно было понять их восторженный лепет.
– Это Крестнины?
– спросила Наташа днем, осторожно украшаясь серьгами,- они шли на обед к Коломенской.- А моя свекровь не обидится?
– Нет,- сказал Кузьмин.- Крестна завещала их тебе - ну, моей жене. Это от ее первого мужа - символ любви.
Он работал в лаборатории, много гулял, нашел букинистический магазин с сокровищами и все мучился,
А Коломенскую вызвали к директору; там она узнала ошеломляющую новость, но справилась с собой и заручилась у него обещанием - она просила ставку для Кузьмина. Вечером у нее поднялось кровяное давление, и она приболела.
В этот же день Федор, заманив Кузьмина в виварий, шепотом признался, что получил приглашение из Москвы, от Н. Федор волновался, хватался руками за клетки, и, много раз потом в памяти возвращаясь к этому разговору, Кузьмин обязательно вспоминал вонь и шуршание пугающихся мышей.
– У них лимит есть, Андрей Васильевич!
– шептал Федор.- Да с вами!.. Вы ж знаете, я никакой работы не гнушаюсь!
– Это инициатива Н., его?
– начиная кое-что понимать, спросил Кузьмин.
Федор, сильно покраснев, кивнул.
– Она знает? Федор пожал плечами.
– Сволочь ты!
– сказал Кузьмин. Федор быстро взглянул на него.
– Вот.- Он показал Кузьмину краешек знакомой фотографии.- Я больше не верю. Раньше я сомневался, а теперь... не верю!
– А мне веришь?
– Верю. А если все-таки вы правы,- то есть, вот, на фото? А вы сомневаетесь, да?
Кузьмин цокнул языком. Потом вытащил из рук Федора снимок и порвал его.
– Послушай,- сказал он.- У Актрисы был муж, фотограф. Он в ее лице видел что-то свое, одному ему ведомое. Может быть, Коломенская тоже видит то, что не видим мы?
– А факты?
– Федор подобрал все клочки и ушел.
"Подонки...- шипел Кузьмин, мотаясь по флигелечку.- Ну и кашу я заварил! Расхлебаю? Полезу вглубь. До донышка".
Два дня он просидел над программой, координируя будущие свои и здешние опыты. Он написал ее умело, убедительно.
– ...Вот как?
– сказала Коломенская.- Прекрасно! Но весь эксперимент вы оставляете нам, почему, Андрей Васильевич?
– Я займусь фармакологией.- Кузьмин сидел подле ее кровати подтянутый и уже наполовину нездешний.
– Вы знаете, Федор уходит.
– Я не предаю друзей,-сказал Кузьмин.
– Я во всем виноват, я и завершу эту историю.
Актриса внимательно смотрела на него; когда он замолчал, она кивнула.
Озабоченных и растревоженных каждого чем-то своим Кузьминых шумно проводили - девчонки плакали и даже бежали за вагоном. От лаборатории была только Любочка. В ненасильственной ее улыбке- увидел Кузьмин - была какая-то растерянность. Сомнения опять смутили его.
В купе он внимательно посмотрел на свою деловитую жену и понял: она распрощалась с городком навсегда.
В Москве летом сделали ремонт и подкупили мебель (Кузьмин впервые тронул Крестнины деньги); зажили размеренной добропорядочной жизнью. Наташа быстро освоилась на московских улицах, в квартире. Дядя Ваня сказал как-то: "Ну, Андрюша, хозяйка у тебя редкостная. Береги!"