Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
– Фактически такая лаборатория есть - у Коломенской,-подбираясь, сказал Кузьмин.
– И еще есть в институтах морфологии и рака, да вы знаете. Н. ведь ваш приятель?
– Я говорю не о формальной стороне дела,- сказал Кузьмин.- А с Н. я покончил. Сволочь он оказался. Карьерист.
И Герасименко от неожиданности сморгнул. Потом он спросил:
– Как я понял, с вашим приходом Коломенская продвинулась вперед, да?
– В экспериментальной части,- уточнил Кузьмин и откинулся на спинку кресла. (А кабинет был уже другой, и другая, мягкая мебель стояла в нем, и на полу
– У нас ведь совсем другая фирма, академическая,- сказал Герасименко вкрадчиво.- Мы моей дорогой учительнице не помеха и конкуренты...
– Нет,- сказал Кузьмин.- Я не хочу. Помогать - буду.
Герасименко поднял брови и укоризненно и даже как-то начальственно посмотрел на Кузьмина.
– Это же бессовестно!
– напомнил ему Кузьмин.
– Ай-я-яй!
– сказал Герасименко.- В науке такого критерия нет. Что делать-то будешь?
– спросил он прежним тоном.
– Я подумаю,- сказал Кузьмин.- Мне нельзя на время туда вернуться? На пару месяцев?
– Нельзя,- что-то взвесив, после паузы сказал Герасименко.- Командировка закончилась.
Он проводил взглядом Кузьмина. Когда тот тихо закрыл за собой дверь, положил его отчет в красную папку с тиснением "Академия". Он побыл еще некоторое время на работе, дожидаясь, пока разъедутся на машинах сотрудники, а потом электричкой поехал домой. Всю дорогу он стоял, и об его дорогой серый плащ терлась грязным ватником старуха. У него было много сложных проблем, но вот сейчас решалась одна из них, и он прикидывал варианты защиты и нападения.
Дома, до отвала наевшись и распустив на себе все узлы, он полистал газеты, посмотрел телевизор, бесстрастно регистрируя перипетии футбольного матча, и уже совсем поздно позвонил Н.
– Я разговаривал,- сказал он.
На том конце линии промолчали.
Герасименко слышал, как Н. попыхивает сигаретой, представил себе его, маленького, уютно свернувшегося в удобном кресле, обмысливающего какой-нибудь новый коварный ход против Кузьмина.
– Он не хочет,- сказал Герасименко.- Наверно, не видит перспективы. Или ты его смутил.
– Что он собирается делать?
– Думать,- усмешливо сказал Герасименко.- Типичный лабораторный гений.
– Можешь заставить его дать публикацию?
– Нет!-открестился Герасименко.-Устроит скандал.
– Пришли мне копию его материалов. И не пускал бы ты его больше к Коломенской!..- сказал Н., влиятельный член академической комиссии, курирующей лабораторию Герасименко.- Может, очнется?
– Надеешься?
– как бы удивился Герасименко, подавляя злорадную улыбку, и вежливо, мягко положил трубку на рычажки аппарата. Он сел на диване, в угол, и, почесывая висок, стал рассуждать. Время от времени его разбирала злость: если действия Н. подчинялись законам своекорыстия и дальновидного планирования, то Кузьмин в своих поступках был непредсказуем!
Отчет Кузьмина
Председателем комиссии был шеф, а среди ее членов Кузьмин заметил Тишина и Н. В зал Кузьмина пригласили только на минутку - по-видимому, кто-то из членов комиссии полюбопытствовал, что это за тип. Шеф вышел к нему навстречу из-
за стола, поблагодарил за работу от имени членов комиссии, сказал, что все недоразумения исчерпаны, спросил, где Кузьмин собирается опубликовать материалы. С понимающей улыбкой в глазах он выслушал вежливо-уклончивый ответ, покивал Кузьмину и отпустил. Кузьмин оценил тонкую усмешку, тронувшую губы Герасименко, и молчание Н.
Он пошел по Солянке к Яузе, постоял полчасика на ветру и уже продрог, когда заметил машину шефа, медленно ползущую вдоль тротуара. Тишин пристально вглядывался в прохожих.
– А мы боялись тебя в коридоре встретить,- сказал он, тиская Кузьмину руку.
Кузьмин заметил седину в его голове.
– Я ж давнишний конспиратор,- сказал Кузьмин.- Я вам репутацию не испорчу.
– Зато себе в таких передрягах вы ее можете подмочить,- сказал шеф, энергично крутя руль.- Ну, что, молодые люди, скинемся на троих?
Он увез их в какие-то переулочки. В шашлычной было сумрачно - на улице пошел дождь,- но тихо и уютно.
Тишин разлил вино, разложил по тарелкам бутерброды.
– Боря,- сказал шеф.- Выпьем за Кузьмина, анархиста и тихоню. От всего сердца пожелаем ему удачи и впредь!
– Шеф, пристально глядя на Кузьмина, поклонился ему и поднял бокал.
Кисленькое винцо не пьянило, утоляло жажду.
– Между прочим!
– сказал шеф.- Что это Н. на вас взъелся, понимаете? Да! Поздравляю, вас перепечатали в "Сайенс" - из "Вестника Академии".
– Ту, первую статью?
– изумился Кузьмин.
– Лестно!
– Дозрели американцы,- сказал Тишин.- Теперь, Андрей, держись!
– Дельный совет,- согласился шеф.- Будьте осторожны со своими идеями. Или скажите наконец громко и ясно: про вашу живую воду, про то, что вы натворили у Коломенской. Что вы отделываетесь таблицами? Думаете, я скажу? Нет, дорогой мой, я человек порядочный. Лет через десять - пятнадцать все дозреют до понимания вашего пути, и, если вы не будете мятой шляпой, станете великим и единственным, гражданином мира, понимаете?
– Шеф сердился.- Ну, что там в самом деле у Коломенской? Такой отчет написал, ловкач...
Врать шефу было бы свинством. Кузьмин поерзал и выдавил:
– На стимуляторах "включения" исчезли. Исследуем...
– И, конечно, все на пальцах?
– Почти все,- сказал Кузьмин.- Нет аппаратуры, штатов. Оценка результатов больше на эмоциях. Она не хочет проверки здесь.
– Чушь какая-то...- вздохнул Тишин.- Боится?
– Зло всегда персонифицировано, поэтому зримо; можно и нужно ткнуть пальцем в некоторых субчиков, но главное зло всегда - мы сами,- сказал шеф. Он оглядел Тишина и Кузьмина злыми глазами.-Почему он молчит?-Шеф ткнул пальцем в Кузьмина.- Почему? Стесняется, робеет? Почему мы с тобой молчим? Не принято рекламировать работу товарища? Сам он не хочет, понятно?