Последние ратники. Бросок волка
Шрифт:
Именно в тот миг, когда он уже подобрался для броска к выходу, Перстень поднялся на ноги. Как он сумел выжить после выстрела с такого близкого расстояния, Яков, признаться, ломать голову не стал. Его внимание вновь обратилось к пожару.
Огонь, с каждым мигом набирая животную мощь, плотоядно терзал массивные балки над головой, разбрасывал колючие искры, непреклонно расползался по широченным доскам пола, все ближе подбираясь к жалким людям с их мелкими страстями, которые уже ничего не могли противопоставить его разрушительной силе. Столы, стоявшие ближе всего ко входу в поварню, обратились в огромные факелы. Едкий дым затопил зал, будто в один миг растворив в себе весь воздух. В очередной
9. Пожар с допросом (окончание)
…Яков не знал, как много времени прошло с тех пор, как он стал нормально дышать. Воздухом, а не дымным угаром. Впрочем, намного легче оттого не стало. Все нутро словно продолжало полыхать, отяжелевшую голову разламывала боль, а легкие выворачивались наизнанку от надсадного кашля…
Когда сознание понемногу стало возвращаться, а мир — обретать все более четкие черты в зудящих и слезящихся глазах, понял, что лежит в грязи посреди дороги. Особого отвращения, осознав это, удивительное дело, не испытал. Скорее наоборот — стылая сырая земля приятно холодила едва не обуглившуюся плоть.
Харчевня полыхала вся, от крыльца до крыши. И видно было, что красному петуху этой жертвы мало. Он уже хищно поглядывал на окрестные дома, подбрасывая высоко в темное небо жирные хлопья пепла и сажи. Вокруг сновали люди, что-то истошно вопя и пытаясь то ли сбить пламя, то ли не дать ему перекинуться на соседние постройки. Все это Яшка понимал слабо, едва-едва цепляясь за так и норовящее ускользнуть сознание.
— Дыши, колдун, дыши, — вдруг раздался хриплый шепот почти у самого его уха.
Обернувшись и тут же зажмурившись от приступа резкой боли в голове, Яков несколько мгновений не мог открыть глаза. Когда же, наконец, проморгался, узрел прямо перед собой ухмыляющееся лицо Перстня. Оно было черным, как у мавра, и здорово осунувшимся. Подняв взгляд выше, увидел и степняка. Тот нависал над лежавшим так же, как черноризец, посреди дороги воеводой.
— Зачем вы меня сюда притащили? — перехваченным в саднящем горле голосом прошептал Яков.
— Кто ж знал, что так оно все обернется, — как-то непривычно виновато прозвучали слова грозного воеводы. — Хотел вас нос к носу столкнуть, а потом и взять лиходея за горло… Никак не думал, что он после смерти батюшки так перетрухнул, что чуть не каждого незнакомого человека в корчме приказал подымать на ножи. Вдруг-де и за ним убивцы родителя явятся.
— А пожар-то откуда?
— Не помню уже, — рассеянно пожал плечами Перстень, скорчившись при этом движении от боли. Недовольно посмотрев на торчавшую из него стрелу, будто она, устыдившись его взгляда, сама могла вылезти из тела, он продолжил, — как-то само вышло. Отмахивался, где-то чего-то на что-то перевернул, оно как-то и занялось. А если б не подклад кольчужный в кафтане, так меня б не только поджарили, но ещё б и продырявили, как Котла.
ХХХ
Чем хороша весна — погода не в силах долго изливать на людей свою обиду. Стылые дни могут изрядно утомить бесконечной унылостью, а могут и завершится так скоро, что никто не скажет с уверенностью: были ли они на самом деле, или привиделись в скверном сне. Вот и сейчас мрачные войска туч, многие дни казавшиеся непобедимыми, истаяли за одну ночь.
В такие дни особенно неприятно смотреть на творимые людьми непотребства.
Рябой сидел прямо напротив Якова, буравя его тяжелым взглядом, недобро шевеля губами и беспрестанно сшибая брови на переносице. Встречаться с ним глазами было неприятно — и боязно, и как-то противно. Ему все чудилось, будто сейчас его бывший провожатый лихо вскочит на ноги, схватит за шею, либо даже вцепится в горло зубами. Или, как принято в тутошних краях, откуда ни возьмись в его руке очутится нож. В такие моменты до одури хотелось стать варваром. Таким, какими были здесь все. Сильным, гордым, бесстрашным. Которому любые неприятности, что гусю вода. Таким, как эти двое воев, что сидели сейчас рядом и так же хмуро глядели на полонянина. Рябой, похоже, избегал встречаться с ними взорами точно так же, как послушник — с ним.
— Хлопец, я ведь с тобой тихо-мирно беседую, — задушевным голосом пел Перстень. — Почти по-дружески. А ты опять не больно вежественно себя ведешь. Нехорошо это. Ты гляди, терпение ведь даже у меня не бесконечное. Закончится, и отдам тебя в лапы этому вон, — воевода пихнул коленом сидящего на полу, скрестив ноги, степняка. — У него все говорят. И завсегда правду.
В ответ рябой лишь фыркнул и снова упер недобрый взор в Якова.
— Вы даже не представляете, как сильно будете жалеть о том, что сделали. Вам, пни болотные, конец.
— Ты меня уже в третий раз так назвал, — напомнил Перстень. — Видят боги, не хотел я этого.
Тяжелая ладонь опустилась на плечо Ромея.
— Покажи нашему гостю, как ловко у тебя получается правду вызнавать.
От взора Яшки не укрылось, как сильно занервничал никодимов знакомец. Заметил это и Перстень.
— Знаешь, никогда еще такого не случалось, чтобы кто-нибудь его обманул, — чуть подавшись вперед и понизив голос почти до шепота, доверительно сообщил он своему пленнику.
Степняк, не обращая никакого внимания на панические взгляды, которые то и дело бросал на него рябой, принялся деловито расхаживать по горнице. Он заглянул под лавки, пошарил рукой в котомках, что валялись на полу под окном, даже проверил на ощупь яшкину рясу. «Монашек», рассерженно засопев и решительно вырвав из пальцев нехристя край своего одеяния, отодвинулся от степняка подальше. Тот не обиделся. Сохраняя непроницаемое лицо, Ромей подошел к сидящему на лавке полонянину, смерил его изучающим взором, и вдруг, схватив за рукав рубахи, резко дернул его на себя. От неожиданности пленник вскрикнул. Благо, треск рвущейся ткани заглушил его голос.
Перстень подался в сторону «монашка» и доверительно шепнул ему на ухо:
— Сейчас пальцы отрезать будет. Он их спервоначала тряпицей перетягивает — чтоб не кровили шибко.
— Руку, — тихий голос Ромея почти слился с шепотом дождя за окном, но прозвучал так, что Яшка услышал бы его, даже находясь за дверью.
Взгляд рябого панически метнулся с протянутой к нему ладони на Перстня, который немедленно ободряюще кивнул, потом на окно и дверь. Даже задержался под лавкой, словно там в случае чего он смог бы незаметно спрятаться. В глаза степняку корчмарь старался не смотреть. Но и требуемую руку поднимать не торопился.