Последний аккорд
Шрифт:
— Она больше не плачет, когда ты смеёшься, — заметил Голд.
— Да. Наверное, потому что в последнее время вокруг неё очень много людей, — ответила на это дочь. — А вот родители не всегда присутствуют…
— Уверена, Роланд скоро вернётся, — веско сказала Белль.
— О, конечно! Он просто где-то бродит без машины, с разряженным телефоном и парнем, который уже три года живёт в Чикаго, — язвительно произнесла Коль. — И об этом меня предупреждать совершенно не нужно!
— Успокойся, — мягко и уверенно велела Белль. — Когда ты нервничаешь, Дженни тоже начинает нервничать. Держи себя в руках.
Коль хотела возразить,
— Если это не Адам с просьбой о помощи, то, наверное, Роланд, — попытался приободрить дочку Голд. — Готов поспорить, что он чувствует себя виноватым.
— О, ему стоит себя так чувствовать! — сердито пробурчала Коль и передала малышку Белль. — Присмотришь за ней?
— Всегда, — улыбнулась Белль, смерив дочь задумчиво-мечтательным взглядом.
Коль поспешила к двери и встретила там отнюдь не Адама и не Роланда, а всего лишь курьера. В гостиную она вошла с большой тёмно-синей коробкой, перевязанной белой лентой, и письмом. Поставив коробку на журнальный столик, она выжидательно и строго взглянула на мать:
— Что это?
— Я не знаю, — улыбнулась Белль и перестала притворяться, что совершенно не посвящена в планы Роланда. — Открой конверт.
Коль покачала головой, открыла конверт и прочитала письмо. Она прочитала его несколько раз, после чего снова строго посмотрела на мать и открыла коробку. Внутри лежало голубое платье, кеды канареечного цвета, кепи им в тон и пара ярких разных носков.
— Твоя идея? — со вздохом спросила Коль, окончательно сменившая гнев на милость.
— Нет, идея на восемьдесят семь процентов принадлежит Роланду, — довольно ответила Белль. — Я выбрала только платье.
— Ты невозможна.
— Я знаю. Согласно плану, за тобой через двадцать минут приедет машина, так что поспеши!
— Вы…
— За Дженни не беспокойся.
Коль сгребла коробку и убежала наверх переодеваться.
— Мне могла бы и рассказать, — тем временем надулся Голд.
— Чтобы ты всё рассказал ей?
— Справедливо, — сдался он и с интересом спросил: — Где он её ждёт?
— В парке Барнсдалл. Там, где он сделал ей предложение, — охотно поделилась Белль. — Потом, согласно плану, они прогуляются по бульвару Сансет и отправятся на вечеринку в Беверли-Хиллс, а дальше всё зависит от нашей девочки.
— Ты стала настоящей сводницей. Сначала Альберт, теперь свидание для Коль.
— Я хочу, чтобы они были счастливы, — просто сказала она. — С теми, кого они любят.
— Да, им это нужно, — согласился Голд.
Коль тем временем переоделась и спустилась к ним, чтобы попрощаться, и в первую очередь обняла Дженни.
— Я ухожу. Не скучай, медвежонок, — проворковала она и поцеловала дочь, после чего передала ребёнка Голду и нежно прижалась губами к его щеке. — Спокойной ночи, папа!
— Повеселись, — улыбнулся Голд, надежно устраивая ребёнка у себя на руках. — И мы скучать не будем. Правда, Дженни?
Дженни улыбнулась, издав громкий невнятный звук, и уткнулась ему в плечо, а Коль обратилась к матери:
— А с тобой мы ещё поговорим!
— Жду с нетерпением, — рассмеялась Белль и внезапно оказалась в крепких объятьях дочери. — Раньше трёх не возвращайтесь!
— Спасибо, мам.
Они проводили её, проследили, как молодой мужчина в фуражке шофера открыл для неё дверь белой американской машины. Судя по удивлённому и радостному выражению
Часы показывали половину девятого. Они сидели на диване, заменив пару тяжёлых подушек и наблюдали за Дженни, играющей со своими игрушками.Чаще ей не было никакого дела до игрушек, и она просто ползала с одного края дивана на другой, где они её разворачивали и мешали таранить мягкие стены. Утомившись, она забралась к дедушке на колени, и тот несколько раз чмокнул её в макушку.
— Забавно, — улыбнулась Белль и зевнула, потянувшись всем телом.
— Что забавно?
— Это мне напомнило очень старые времена, — сказала она и откинулась на одну из подушек, любуясь мужем и внучкой. — Мы тогда в очередной раз обновили наш брак, и я уже была беременна Адамом. Коль точно так же забралась к тебе на колени, и ты её поцеловал и улыбнулся такой необычной улыбкой…
— Какой?
— Ты был очень счастлив и одновременно нет. А я, помню, подумала, как такое вообще может сочетаться? Я нашла ответ на этот вопрос намного позже, чем хотелось бы.
— Главное, что ты его нашла, — с улыбкой отметил Румпель и отвлёкся на зевающую девочку. — Кому-то пора спать.
— Я её уложу, — кивнула Белль. — Не приготовишь чай?
— Конечно.
Она унесла Дженни наверх в её комнату, ласково разговаривая с ней по пути, а он отправился готовить чай. К возвращению Белль он успел заварить два чайника, разместить их на журнальном столике вместе с чашками и тарелкой имбирного печенья, прибраться в комнате и прочитать ещё одну страницу скучного романа, который так любила его жена.
— Мне пришлось спеть целых три колыбельных и рассказать сказку, — объяснила Белль своё долгое отсутствие. — Но она крепко уснула и проспит до утра.
— Настоящий концерт, — улыбнулся Голд, отложил книгу в сторону и разлил чай. — Но ничего. Чай не успел остыть.
— Благодарю, — сказала жена, взяла чашку, сделала пару глотков и снова заговорила: — Кстати, сегодня прошёл ровно год твоей смертной жизни.
— Да, — вздохнул Голд. — Я не думал, что он будет таким безумным, но я ни разу не пожалел о своём решении.
— Признаюсь, я относилась к твоему решению скептически, но теперь я почти свыклась с этой мыслью.
— Почти?
— За этот год произошло множество событий, из-за которых я очень жалела, что ты больше не бессмертный, — откровенно сказала Белль. — А сейчас я начинаю верить, что мы можем преодолеть любое безумие, с которым нам предстоит столкнуться.
Ему потребовалось немного времени, чтобы обдумать её слова. Он не был так уж уверен в этом и отдавал себе отчёт, что из половины сложных ситуаций он выкрутился только благодаря везению, удаче, которая легко могла ему изменить. Он мысленно поклялся себе, что перестанет испытывать судьбу, и, пытаясь справиться с замешательством, заговорил о прошедшем годе с грустью и улыбкой, как и обещал когда-то. Некоторые вещи вдруг показались такими далёкими, будто прошёл не год, а десятилетие, и его короткая смертная жизнь внезапно стала очень длинной. Намного длиннее прежнего бессмертия.