Последний аккорд
Шрифт:
— Одеяло из лоскутов? — уточнила Коль, роясь в коробках, где временно хранился хлам, который Белль выгребла из шкафа. — Получится настоящее чудовище Франкенштейна.
— Под пододеяльником никто этого не заметит.
— Зависит от того, кому оно предназначено, — заметил Голд, поглядывая на них поверх газеты.
— Не тебе, — насмешливо отозвалась Белль. — Так что у него есть шанс.
— Мы можем сшить его для Келли, — предложила Коль.
— Для меня? — удивилась Келли и чуть не позволила поджидающему
— Потому что у тебя ещё нет бесполезной вещи от родственников, которую подарили от души, — весело ответила Коль. — Хотя почему бесполезной? Ты сможешь брать Франкенштейна с собой на пляж.
— Ты идеально прорекламировала своего Франкенштейна, — усмехнулась Келли, отпихивая надоедливого пса ногами.
— Твоего Франкенштейна, — поправила Белль, соглашаясь с предложением дочери.
— А я могу поучаствовать? — поинтересовалась Келли.
— Разумеется! Так будет даже лучше. И Румпель тоже мог бы присоединиться.
— Нет, спасибо, — мягко отказался Голд. — Я уже давно этим не занимаюсь. Утратил сноровку.
— Не так уж и давно, — ласково проворчала Белль. — И ничего ты не утратил, обманщик. До сих пор ловчее нас.
— И всё равно нет.
— Если бы я ему запретила, то он бы уже сшил половину, показывая, как правильно.
— Злопамятная женщина! Я усвоил урок, — защитился Голд. — К тому же мне никогда не приходило в голову вырывать у тебя иголку. Вяжешь ты, может быть, так себе, но шить умеешь хорошо. Шить, сшивать, пришивать, вышивать, зашивать…
— Смотри, как бы я тебе кое-что не зашила, — пожурила Белль, пряча улыбку.
Он прикрыл рот рукой, округлив глаза в притворном ужасе, и этим страшно насмешил своих дам. Когда они просмеялась, Келли расправилась с последними чипсами и перебралась за широкий круглый стол, поближе к Белль и швейной машинке. Белль ей улыбнулась и тут же нахмурилась, взглянув на эластичную повязку, стягивающую запястье и кисть девушки.
— Как рука, кстати? — опередила её Коль. — Болит?
— Совсем нет, — ответила Келли. — Но я до сих пор поражаюсь, как док определила вывих. Травматолог сказал, что у меня очень редкий случай, но к счастью, очень легкий.
— Док?
— Ей нравится. Я предложила ей тоже дать мне прозвище, но она ответила, что меня сложно охарактеризовать одним словом.
— Это верно, — с удовольствием согласилась Белль и по-деловому сложила руки на столе. — Итак. Вернёмся к нашему Франкенштейну.
Однако позже одеяло всё меньше становилось похожим на чудовище Франкенштейна. Келли принесла старые клетчатые рубашки, которые они с Адамом хотели выбросить, и из них и ткани, найденной у Белль, они составили вполне однородный рисунок.
— Зачем ты их привезла, если они тебе не нужны? — поинтересовалась Колетт, разрезая
— Я их и не увозила. Адам на днях забрал оставшиеся коробки из гаража в Пасадене, — сказала Келли, складывая пуговицы в стакан. — Мы до сих пор не можем собрать все свои вещи в одном месте. Мы даже не знаем, где это место.
— В этом и вся прелесть, — вздохнула Коль. — Я немного скучаю по неопределённости, которой раньше была наполнена моя жизнь.
— Относительной неопределённости, — кашлянула Белль.
— Я просто хочу сказать, что раньше я редко жила по расписанию, а теперь у меня распланирован по часам каждый день, — отмахнулась от матери Коль. — Я будто зачерствела и утонула в рутине, а ведь обещала себе, что этого со мной никогда не случится.
— И тебя это не беспокоило до среды, — протянула Белль. — Что случилось в среду?
— Мы с Роландом встречались с Мадлен и Фрэнком. Помнишь Мадлен? Мою подругу по Калифорнийскому?
— Брюнетка? — вспомнила Келли. — Заносчивая такая?
— Ну, в общем, да. Дело в том, что она сегодня устраивает вечеринку в стиле 60-х, а я на неё не иду.
— Почему?
— Потому что вечеринка продлится как минимум до трёх ночи, а я хочу пораньше лечь спать и не выбиваться из режима Дженни. И я сама не понимаю, почему до сих пор об этом думаю.
Коль спокойно принимала свои новые обязанности и ровно дышала к подобным развлечениям, но ей всё равно было грустно. Взрослеть всегда грустно. Очень скоро дамы сменили тему, и Коль повеселела, увлечённая их небольшим творческим проектом и шутливым спором с Келли.
Голд слушал их вполуха, читал газету, а когда все интересные статьи закончились, он взял с журнального столика роман, который подарил Белль в Париже. На этот раз она не поставила «Обретённое время» на полку к остальным, а прочитала от корки до корки, и это его удивляло так сильно, что он с неподдельным интересом спрятал нос в книге. Однако текст оказался ужасно скучным, и через некоторое время он с трудом удерживался от желания просмотреть его по диагонали и, в итоге отложив книгу в сторону, вызвался присмотреть за Дженни, которая к тому времени как раз проснулась.
Коль не хотела перекладывать на отца свои обязанности, но он настоял и всё сделал сам: накормил, искупал, переодел девочку, поиграл, поговорил и погулял с ней в парке. Эти дела нисколько не утомляли его, и с прогулки он вернулся в приподнятом настроении, а семикилограммовая малышка по-прежнему казалась ему легче пёрышка. У входа во двор он остановился, увидев синий крайслер, и решил подождать, когда Адам и Роланд подъедут к дому. Однако Адам вернулся один.
— Пойдём, Дженни, — нежно проговорил Голд, обращаясь то ли к девочке, то ли ко вселенной. — Интересно, куда делся твой папа?..