Последний довод главковерха
Шрифт:
— Винтовок — 1719
Пистолетов-пулеметов — 153
Пулеметов ручных — 107
Пулеметов станковых — 34
Ротных минометов — 25
Батальонных минометов — 16
Легких полевых гаубиц — 6, из них исправны 4
Тяжелых полевых гаубиц — 2, исправных нет
Противотанковых орудий 37 мм — 9, исправны 5
Противотанковых орудий 50 мм — 2, исправно одно
От всей этой математики у меня голова распухла, я взял листок и начал вникать.
— Что-то много вы
— Очевидно, часть немцев сбежала без оружия, товарищ командир.
— Чудеса просто, немцы не только сбежали, но и оружие побросали. А пистолеты-пулеметы это…, а, автоматы, ясно. А пулеметы, у них же единый пулемет, какие ручные-станковые?
— Те, что без станка, считаются легкими, ручными по-нашему.
— Минометы…, ясно, на пушках какие неисправности?
— Пробиты накатники, повреждены колеса, разбиты прицелы! — Выдвинулся вперед Джалибек.
— Ладно. Трофейными патронами, снарядами и минами, мы, я полагаю, тоже обеспечены в избытке. Сколько там мин к батальонным минометам?
— Сейчас посчитаем, товарищ командир!
— Пусть, точные цифры не нужны, и так понятно, что если мы двумя сотнями мин полк разогнали, то трофейными мы целую армию вдрызг разнесем. Правильно я говорю, Джалибек!
— Непременно разнесем, товарищ командир!
А ведь я сам всегда скептически относился к возможности воевать трофейным оружием, ну никак захваченных боеприпасов не могло хватать на относительно регулярные бои, на партизанщину-то с трудом наскребешь. Но не в нашем случае, когда эффективность каждой выпущенной мины в десятки раз больше номинальной. Если так считать, то мы захватили боеприпасы целого корпуса, а то и армии, а тут уже немного другие возможности.
— Что нашли кроме оружия, там ведь был штабной автобус? Карты, документы?
— Нашли, хотя не думаю, что они представляют большую ценность, но в штаб дивизии отправить нужно, пусть разбираются. Несколько чистых карт без пометок я оставил себе, они как раз отображают местность предстоящих боевых действий. Кроме того, найден железный ящик с полковой кассой.
— И сколько там?
— Посмотрите сами, товарищ командир.
— Охренеть, две тысячи. Нищеброды долбанные, даже денег у них нет. Хорошо, пусть будут у меня, сам сдам, куда полагается.
— Полковое знамя взяли, товарищ командир!
— Вот, а мне кто-то говорил, что наш полк не настоящий, потому что знамени нет, теперь все нормально, знамя есть!
— Так это другое знамя, товарищ командир!
— Вот народ, простых шуток не понимает…
— Товарищ командир, немецкий мотоцикл под белым флагом!
— Профукали полковое знамя, пусть теперь ездят под белым! И он как раз вовремя, я репу чешу, как мы наше добро вывозить будем? Что, товарищ майор, попросим у фашиков десяток грузовиков?
— Бесполезно, товарищ командир, водителей нет. Я же сказал Вам, что и четырех
Облом-с, да. Глядя на толпу мужиков, и в голову не придет, что с водителями могут быть проблемы. Но это в двадцать первом веке каждый водитель, и даже я, садившийся за руль пару раз в жизни, в случае нужды кое на что способен. А здесь народ техники боится, пехотинец обычный к пулемету не подойдет, в нашей сборной солянке можно было надеяться найти людей из танковых или механизированных частей, но вот Дергачев проверил, и нашел одного только летчика.
С подъехавшего тем временем к повозке мотоцикла с коляской сполз грузный офицер, и лениво козырнул:
— Лейтенант Гельмут Кунц, направлен командованием дивизии для ведения переговоров о выкупе пленных!
— Что скажешь, Кунц? — Соблюдать дипломатический протокол я не видел смысла. — Гаубицы везут?
Лейтенант, перед этим смотревший на майора повернулся ко мне.
— Сначала я должен объявить вам протест по поводу недостойного обращения с пленными и телами погибших. Они все ограблены, разуты, а многие без брюк.
Есть такое дело, сапоги ободрали со всех абсолютно, часть «подарили» мне, часть подготовили для вывоза, а большинство бойцов переобулось, причем брезгуя почему-то немецкими носками, использовали на портянки штанины вражеских брюк.
Услышав это заявление, майор густо покраснел и, опустив голову, искоса посмотрел на меня, мне же не было стыдно ничуть.
— Если ты еще раз заикнешься о недостойном обращении с пленными, я вспомню, как с пленными обращается немецкая армия, и прикажу расстрелять тебя с сопровождающими, как военных преступников.
— Но мы не имеем никакого отношения к вашим пленным, мы не военные преступники.
— Вся ваша армия военные преступники. Вся. Ваша. Армия. Без исключения. Давай теперь по делу.
— Командование дивизии считает невозможным передачу боевого оружия врагам рейха…
— А бросить раненых они считают возможным? За это ваш командир ордена не получит, а пинок под зад — вполне.
— Мы заплатим вам за пленных деньгами, нет, нет, советскими рублями, предлагаем пятьсот семьдесят тысяч, больше у нас просто нет.
Майор подошел ко мне вплотную, и, наклонившись, внушительно произнес:
— Нельзя брать немецкие деньги.
— Вы недослышали, майор, он предлагает советские деньги, маловато, конечно…
— Советские деньги или немецкие, это ничего не меняет. Деньги от немцев брать нельзя!
— Ерунда, — отмахнулся я от перестраховщика, — мы освобождаем наши, советские деньги из немецкой неволи. Потом сдадим их в Осоавиахим или Фонд обороны, на них построят танки или самолеты, война денег стоит, уж в этом-то я разбираюсь.