Последний фарт
Шрифт:
Когда же Лиза поскользнулась и Полозов ее поддержал, Лена не выдержала и окликнула Ивана.
— Господин Полозов! Что-то случилось с дужкой ведра. Посмотрите, пожалуйста.
Он оглянулся. Лена ломала в руках ветку стланика. Ведро, накренившись, стояло рядом. Ягоды одна за другой скатывались на землю и алели в траве.
Полозов подошел, попробовал, все хорошо. Но он решил не подавать виду, а старательно поколотил по ведру и серьезно сказал:
— Пустяк, немножко заело. Теперь все хорошо! Позвольте, я понесу?
— Нет,
— Серьезная у вас сестрица. Когда надо заговорить с ней, у меня сердце сжимается, — поделился он с Лизой.
— От обиды? — улыбнулась Лиза.
— От боязни огорчить. Не понимаю я ее. — Полозов говорил нарочно громко, чтобы слышала Лена. Она стояла у тропки и ждала их.
— Неправда. Вы все поняли, а я только этого и хотела, — сказала она весело. — Пойдемте быстрее, чаю хочу, — заторопилась она и снова побежала вперед.
Какой неловкий этот Полозов, а какой славный. В такого немудрено и влюбиться… — думала она.
— Лена, Леночка! Осторожней! — крикнула Лиза.
Леночка, не останавливаясь, оглянулась и, вскрикнув, села на камень. Звеня, покатилось ведро, посыпались ягоды. Полозов бросился к Лене. Подбежала и Лиза.
— Подвернулась нога. Кажется, растяжение, — Лена оперлась локтем о землю, приподнялась.
Полозов поднял ее. Но лишь, только Лена оперлась носком о землю, как на ее глазах блеснули слезы.
— Не могу. Придется вам пойти в поселок и прислать лошадь. — Она снова опустилась на камень.
Лиза осмотрела ногу сестры. Нога распухала на глазах, и уже темнело, а до поселка и за два часа не обернуться.
— Вот что, Леночка, оставлять вас тут нельзя. Вы можете кричать, бить меня даже, но я все равно вас понесу! Силы у, меня, слава богу! — Полозов поглядел на свои большие руки. — Начинайте, что вам больше по вкусу. Или постарайтесь побороть свое недоверие.
— Попробую! — болезненно улыбнулась она.
Он бережно взял ее на руки. Лена закрыла глаза и только покусывала от боли губы.
— Почему вы так недоверчиво относитесь ко мне? — спросил он тихо. — Верно, я неотесанный, но, ей-богу, не такой уж безнадежный.
Леночка не ответила и покрепче ухватилась за его шею. Лиза шла сзади с двумя ведрами.
— Вам больно?
— Не больно! — ответила она тихо.
Ее глаза сейчас были добрыми и печальными.
— Не надо рассматривать меня. — Лена припала к его плечу головой и закрыла глаза.
Полозов пошел медленнее, поджидая Лизу, Выплыла большая луна. Лиза нагнала их и спросила глазами: как? Он улыбнулся и качнул головой. Пошли молча. Полозов даже удивился, как быстро показались крыши поселка. Было приятно нести этого большого и капризного ребенка. Стараясь мягко ступать, ой подошел к дому Попова.
— Ну, вот и приехали, — сказал он Леночке и осторожно посадил ее на скамейку.
— Спасибо вам… — Она как-то по-другому
Лиза вернулась и протянула ему руку.
— Одни огорчения. Не приглашаю, придется заняться сестрой. Да и завтра рано вставать. Возможно, придет пароход, и муж поручил подготовить кое-что для отправки.
— Вам нужна помощь?
— Если сможете помочь, пожалуйста. К семи утра я буду в складе. — И она поспешно ушла.
Пурга крутила снежные спирали, застилая тайгу белесой мглой. Втягивая голову в воротник, Полозов пережидал порывы ветра. Олени падали на колени. Он ловил сердитое бормотание Софи, гортанный окрик Бориски и снова шагал. Впереди маячила длинная фигура Канова. Они по очереди пробивали дорогу.
Когда Полозов ввалился в зимовье и обессиленно растянулся на нарах, Канов уже разжигал в углу железную печурку. Ветер налетал с такой силой, что тушил огонь и маленькая избенка вздрагивала. Казалось, вот-вот она накренится и запрыгает по сугробам, как пустой спичечный коробок.
Канов упрямо растапливал печурку. Был он неутомим и, казалось, не знал усталости.
Полозов попытался встать, но задубевшая шуба держала. Он закрыл глаза…
Только в феврале удалось выбраться из Олы. Дорога оказалась тяжелой и отнимала все силы. А тут еще тянули каюры. То устраивали дневки, то давали отдых оленям, пускали на выпас, а затем по нескольку дней искали их по тайге. Наконец собрались.
Дней через десять после выезда транспорт обогнала собачья упряжка с богатым эвеном. Это было видно по резным нартам, огромной медвежьей дохе и почтительности, с какой смотрели на него каюры. Он даже не остановился, а едва притормозил нарты, проезжая мимо старшего каюра Александрова. С этого дня каюры точно задались целью отделаться от Полозова и его товарищей.
Вечером Александров распряг оленей и, жалуясь на плохие корма и глубокие снега, заявил:
— Олешки сопсем ослабли. Люди устали.
И дорогу пришлось пробивать старателям, да еще дожидаться Александрова. И теперь они еще ползут на перевале, и кто знает, не задержатся ли опять в этом зимовье? Дрова в печи разгорелись. Затрещала труба, загудела. Пламя забилось в дверках. Приятное тепло разморило Полозова.
Проснулся он от нестерпимой жары. Старатели уже поели и, оставив для него котелок похлебки, лежали на нарах раздетые до белья. Подъехал Александров. У открытой дверки печи с застывшими лицами сидели каюры.
Полозов сладко потянулся и вышел из зимовья. Пурга кончилась. В наступившей тишине было слышно, как потрескивают лиственницы, как гудит выдыхаемый воздух и клубами пара кутает лицо. Острый холод сразу же проник под одежду, будто он выбежал голым.