Последний фарт
Шрифт:
Прошло два года. И снова осень. Пожелтела тайга, но к обеду солнце согрело землю. Только в тени еще белели пятна инея, точно рассыпанная соль.
Канов возвращался с горного участка «Борискин». Кто не встречался с ним последние годы, ни за что бы не узнал в нем всегда растрепанного, неопрятного бородача. На нем чистая гимнастерка, галифе,
Сквозь редкий кустарник показались постройки прииска «Среднекан». Он в двадцати верстах от устья. Поселок небольшой: два барака, пекарня, склад, контора и три рубленых домика, раскинувшиеся по высокому берегу. Внизу, у самой воды, — баня и конбаза.
Большинство горняков живут на участках.
Первая экспедиция Геолкома обнаружила золото прямо на террасе. Сейчас здесь работала большая артель. Пески для промывки возили на бутару лошадьми, запряженными в грабарки.
Стучат по деревянному настилу копыта лошадей. Покрикивают конюхи, и шум работы далеко разносится по долине. Экскаватор роет водоотводную канаву.
Вот из кабины высунулась лысая голова Сологуба. Он дернул рычажок гудка и, сверкнув золотым рядом зубов, крикнул Канову:
— Э-э-э!.. Технорук!.. Воду давай! Во-о-оду, пся крев!
Канов тут же пошел к конбазе. Начальник транспорта Петр разговаривал с Гермогеном. Старик сидел на пне без шапки И вытирал распаренное лицо.
— Сыне, молви возчикам, дабы подвезли воду полякам… — крикнул Канов Петру.
Тот кинулся на конбазу. Не парень — огонь.
Канов подошел к Гермогену, поздоровался, вынул кисет с табаком.
— Мир на стану. Куда путь держишь, старче?
— Насальника экспедисии Билибина надо бы. Поговорить, однако, — поднял голову Гермоген.
— Да ты же, яко супостата, встретил его позапрошлым летом, когда он прибыл с экспедицией на устье, — усмехнулся Канов.
— Не по следу ценится мех зверя… — оправдывался сердито старик. — Сопсем плохо различают глаза. Стар шибко, однако…
— Ну, добре-добре, отче, — Канов подал кисет. — Кури. Не совестись. Значит, к Юрию Александровичу?
— Можно!
На радиостанции затрещал движок.
Канов прислушался к выхлопам движка и покосился на старика. Как он?
Гермоген и ухом не повел. Привык, кажется. О чем он думает? Удивляется, как меняется тайга? А может, все еще сердится? Но нет. У Гермогена лицо приветливое, и он бодро направился к конторе прииска. Он боялся пропустить Билибина. Знал, что, как только придут лошади, Билибин выйдет из конторы и пойдет впереди транспорта, большой и сильный, как лось…
У конторы собралась толпа. Все пришли проводить в очередной поисковый маршрут Билибина. Из двери конторы вышел Юрий Александрович.
Он повернулся к Гермогену.
— А-а-а, догор, здравствуй! Ну как Миколка, Анка? Все в Сеймчане? Все учат ребят?
— Да, да, директором он. Ладно живут. Анка тоже маленько занимается с детишками, — да где ей…
Билибин осторожно пожал руку старика и, обняв, — ласково потрепал по спине. Лестно старику дружба с большим человеком. Не раз приходил к нему в юрту Юрий Алексеевич — дорогу расспросить, а то карту речек выложит из спичек на столе и совета попросит. Старый человек почувствовал себя нужным новой власти. Как не радоваться такому? Всю свою жизнь был сдержан старик.
С чужими никогда не дружил, но этот большой человек с рыжей бородой был ему по сердцу.
Подошел Полозов и заговорил об Утинской долине. Гермоген отступил в сторону. Не дал ему Иван как следует поговорить.
— Наше убеждение о широком распространении золотоносной зоны на Северо-Востоке подтверждается поисковыми отрядами, — отвечал Ивану Билибин. — Будущее края предрешено. Теперь дело за дорогами, строительством рудников, фабрик.
Подошли лошади, нагруженные вьюками. Билибин стал прощаться.
Гермоген заботливо поднял воротник шубы Юрия Александровича.
— Смотри, небо совсем плохое, снег скоро будет. Не простудись. Жаль будет, если захвораешь…