Последний год
Шрифт:
Ее r'ev'elations на первый взгляд совсем непонятны. «При тетке ласка с женой, – записывает Жуковский, – при Александрине и других, кои могли бы рассказать, des brusqueries [9] . Дома же веселость и большое согласие».
Если же подставить в эту запись имя Дантеса, все становится ясным. Дантес вовсе не хочет возбудить лишних подозрений императора. И потому при тетке, фрейлине Загряжской, «ласка с женой», «веселость и большое согласие». Но вот появляется в голландском посольстве Александрина и другие опасные свидетели, которые вольно или невольно могут разоблачить
9
Грубости (франц.).
Василий Андреевич проявляет еще большую осторожность, пожалуй, чем сам император.
На одном из январских балов, осчастливленных присутствием его величества, царь подошел к Наталье Николаевне.
– Рад вас видеть. Вы украшаете общество. – Николай Павлович никогда не отличался ни находчивостью, ни разнообразием в своих комплиментах. И после паузы добавил: – Счастлива ли в замужестве ваша сестра?
– Вполне, ваше величество, – Наталье Николаевне хотелось подчеркнуть холодностью свою непроходящую женскую обиду. Но прежде всего было необходимо соблюдать этикет. – Я должна благодарить вас, ваше величество, – продолжала Наталья Николаевна, – за милостивое письмо, которым удостоил меня по вашей воле граф Бенкендорф.
– Всегда буду рад сделать вам приятное, – отвечал, рисуясь, Николай Павлович.
Наталья Николаевна подняла глаза. Не издевается ли над ней император? Губы ее чуть-чуть дрогнули…
Император поторопился проявить великодушие. Растроганно-милостиво он заговорил об опасностях, которые подстерегают женщину в свете. Впрочем, ей не оставалось ничего другого, как еще раз благодарить его величество. Теперь она даже заставила себя улыбнуться.
Улыбка была мимолетна, но все-таки пленительна. Николай Павлович стал рисоваться еще больше.
Император удостоил Наталью Николаевну приглашением на танец.
Все время, пока на бале присутствовал император, поручик Жорж Дантес-Геккерен танцевал только со своей женой.
Но после отъезда императора он, улучив минуту, приблизился к Наталье Николаевне:
– Сегодня я видел вас во сне…
Глава девятая
Евпраксия Николаевна Вревская ездила по лавкам Гостиного двора и, делая покупки, сверялась с бесконечным списком. Вечером отправлялась в театр.
Но в театре вдруг ловила себя на том, что давно не смотрит на сцену; в лавках немало удивляла расторопных приказчиков: задумавшись, странная покупательница не могла ответить на самый простой вопрос – сколько аршин облюбованного шелка прикажет она отрезать? Евпраксия Николаевна смотрела на приказчика непонимающими глазами. А опомнившись и выйдя из лавки, опять впадала в тревогу: что же творится в семействе Пушкина?
В первую же встречу Александр Сергеевич многое ей рассказал. Этот
Александр Сергеевич рассказывал просто и коротко, словно проверял свои мысли, наблюдая, какое впечатление производит его рассказ на Зизи.
Когда-то они бродили вместе по запущенным аллеям тригорского парка. В ту пору Зизи слушала поэта и прислушивалась к себе: разве может прийти, не спросясь, любовь, если едва минуло девчонке шестнадцать лет?
И теперь, в Петербурге, Пушкин, казалось, был все тот же, прежний Михайловский сосед, который писал о себе в «Онегине»:
Не дай остыть душе поэта,Ожесточиться, очерстветь,И наконец окаменетьВ мертвящем упоеньи света…Он и в самом деле был такой, как в прежние времена. Не очерствела душа поэта. Только была смертельно уязвлена…
Пушкин говорил о царе и о Дантесе. Царь затаился. Дантес, усыпивший своей женитьбой ревнивые подозрения царя, преследует Наташу. Этой историей занимается вся великосветская чернь. Дантесу покровительствуют, его подстегивают.
– Натали, спаси бог, не должна с ним встречаться! – вырвалось у Евпраксии Николаевны.
– После свадьбы Екатерины эти встречи в обществе стали неизбежны и часты, – отвечал поэт.
– А Натали?
– Наташа покончила с прежним своим легкомыслием после того, как мы с нею чистосердечно объяснились. Как ни затаился царь, его ухищрения безнадежны. Но наглость Дантеса то и дело ставит Ташу в неловкие положения, из которых она не умеет выйти. А так как игра идет против меня, то и ждут моего вмешательства. И поверьте, Зизи, когда так случится, все опять припишут моей ревности… Вот этого Натали не понимает.
Евпраксии Николаевне показалось, что попала она из своего тихого Голубова в зловещий омут. Одного не могла понять: какую же роль играет Натали?..
– Натали? – переспросила, явившись на смену Пушкину, Анна Николаевна Вульф. – Натали влюблена в Дантеса. Я давно догадалась.
– Полно, полно, Аннет! – Евпраксия Николаевна совсем растерялась.
– Об этом, милая, – продолжала Аннет, – скоро будет чирикать каждый воробей на каждой петербургской крыше.
– Глупости! – Евпраксия Николаевна не могла скрыть своего возмущения. – Ты до сих пор не можешь освободиться от ревности к Натали.
– Ложь! – в свою очередь вспыхивает Аннет. – Я все забыла. Но, надеюсь, ты-то помнишь, что в свое время я нашла в себе силы, чтобы оправдать тебя перед женой Пушкина. Помнишь?
Теперь смутилась Евпраксия Николаевна. Аннет дала волю чувствам. Все, что рассказывала она о событиях в семействе Пушкина, о происках царя, о сватовстве Дантеса, о «дипломе» и вызове на дуэль – все это совпадало с рассказом самого Пушкина.
– Да откуда ты все это знаешь? – повторяла Евпраксия Николаевна.
– Если бы ты жила в Петербурге, ты бы знала не меньше моего. – И снова с нескрываемым злорадством повторяла Аннет об увлечении Натали Пушкиной Дантесом. – Кончилась сказка о спящей красавице, – заключила она. – И конец ее, поверь мне, будет невероятным скандалом…