Последний из лукумонов

Барлоу Джеффри

Тем временем на крики в отдельный зал сбежались хозяин заведения и официанты, а заодно и нескольких любопытных посетителей.

– Снимите ее с меня!
– вопил Боб. Он вскочил на ноги и затанцевал вокруг стула, подпрыгивая то на одной ноге, то на другой и встряхиваясь, точно ломовая лошадь. Никакого результата. Он завертелся волчком, как одержимый, и замолотил руками, словно, избавляясь от лишней энергии, мог хоть сколько-нибудь облегчить боль. Напрасно!..

– Уберите ее с моего лица!
– ревел он.

Хозяин заведения храбро выступил вперед, ухватил мистера Найтингейла за плечи, выпрямляя беднягу, а затем вцепился в ручку чаши и яростно рванул ее на себя.

Невзирая на все усилия, ему удалось лишь притянуть чашу к себе, а вместе с нею и измученного Боба.

– Нет! Нет! Нет!
– заорал возмущенный страдалец. Из его глаз текли слезы, из носа - кровь.
– Назад! Назад! Так не выйдет, ты, обезьяна!

Потрясенный трактирщик отступил на шаг-другой. Поначалу-то он счел все это озорной проделкой, как и Бобовы сотоварищи, - и факта этого не сокрыл.

– Никакая это не проделка!
– завопил мистер Найтингейл, перескакивая с одной ноги на другую, как если бы по полу были рассыпаны раскаленные угли.
– Ох, Боже мой, Боже мой, Боже мой... сжальтесь надо мной хоть кто-нибудь!
– Он выдернул из кармана засаленный платок и попытался остановить им кровь.
– Ох, Боже мой, Боже мой, Боже мой!

– Бога-то зачем призывать?
– удивился один из зрителей: он, как и многие другие присутствующие, до сих пор не верил глазам своим и взять не мог в толк, что происходит.
– Смел парень, ничего не скажешь! Вот уж не знал, что Боб Найтингейл в религиозность ударился! Неужто и впрямь рассчитывает на помощь с небес?

Собутыльники Боба были бессильны что-либо сделать: им оставалось лишь расступиться и наблюдать. Раза четыре или пять перепуганный Боб хватался за чашу, порываясь сдернуть ее с носа. Но едва пальцы его смыкались на ручке, боль многократно усиливалась. Чаша находилась в каком-то дюйме от его лица, так что Боб отлично видел, как один из сощуренных глаз приоткрылся и озорно ему подмигнул.

– Да что за шутки такие?.. Ох, Боже мой, Боже мой... молодой кровавый джентльмен, черт его дери... что за шутки-то? Это, никак, фокусы ваших богов с копытами?
– выкрикнул он, обращаясь к давно ушедшему Джону Хантеру.

Спасения ждать было неоткуда: и не только потому, что помочь бедняге возможным не представлялось, но еще и потому, что никто не собирался ради него и пальцем пошевелить. Единственное исключение составлял трактирщик; впрочем, он заботился не столько о благополучии Боба, сколько о благоденствии и репутации своего заведения. Проблема Боба, посмею заметить, состояла в том, что окружали его и компатриоты, и знакомые, и деловые партнеры, - но вот, будучи человеком некомпанейским, друзьями он так и не обзавелся.

Боб попытался унять кровь, промакивая платком вокруг носа и под носом. Ну и зрелище же предстало взорам сторонних наблюдателей! Охваченный паникой Боб, с чашей на носу и смятым, пропитанным кровью носовым платком под нею, завывая, выделывал курбеты по всему залу.

По улице как раз проходил практикующий врач, некто доктор Суитман, и трактирщик зазвал его внутрь для консультации. Осмотрев пациента, доктор Суитман не задержался с диагнозом:

– У больного на носу чаша.

После чего он закурил сигару и покинул трактир "Корабль", не забыв сперва подробно проинструктировать пациента, куда доставить гонорар, причитающийся к выплате до тридцатого числа текущего месяца.

Хозяин заведения выбежал на улицу вслед за доктором, протестуя против вынесенного вердикта. Эскулап стремительно развернулся: в лице его читалось неприкрытое изумление.

– Доктор, а снять-то ее как?
– воскликнул трактирщик.
– Чашу, стало быть?

– О, я для этого не нужен. Я - врач общей

практики, и только. А ему нужен человек с ножом - их хирургами называют. Пусть обратится к доктору Сэмюэлю Крокеру, проживающему в Дартинг-Хилл. Он ему мигом эту штуку откромсает - нос, стало быть, - чик, и готово! Вот моя визитная карточка; не забудьте сказать Крокеру, что это я его порекомендовал. Лучшего хирурга, чем Крокер, в целом свете не сыщешь, так что гонорары у него довольно высокие. Доброго вам дня, трактирщик.

И с этими словами доктор зашагал прочь, с сигарой в зубах, заложив руки за спину, явно очень собою довольный.

– Чума на тебя!
– выругался трактирщик. Он постоял еще немного, провожая медика потрясенным взглядом, а затем бегом кинулся обратно в "Корабль", дабы оказать страдающей душе какую-никакую помощь и содействие.

Глава V

Гость за окном

Молт-Хаус, Вороний переулок, вторая половина дня. Мистер Хантер уже вернулся в родные пенаты, разыграв свой маленький спектакль в трактире "Корабль", и направился прямиком в кабинет - в просторный, обширный покой, с которым не так давно знакомился мистер Роберт Найтингейл. Вручив сюртук слуге, он устроился за массивным, старомодным бюро - за тем самым бюро, в ящиках которого мистер Найтингейл обнаружил несколько разрозненных монет, письма и пергаменты, покрытые причудливыми письменами, и карту двенадцати городов. Разумеется, предметы эти теперь находились не здесь - благодаря любопытству мистера Найтингейла и его холщовому мешку. Вспомнив об этом, мистер Хантер задумался ненадолго, во власти мрачной решимости. Однако же вскоре перед глазами его заклубился туман воспоминаний; под влиянием необъяснимого порыва он подошел к окну и, отдернув занавеску, выглянул наружу.

В общем и целом зрелище было унылое. Пока конь нес мистера Хантера домой, в воздухе похолодало - постепенно, шаг за шагом, причем в буквальном смысле: чем ближе дом, тем ниже температура. Теперь же в Вороньем переулке бушевал, раскачивая ветви деревьев, ледяной ветер. Низкие, темные, истрепанные тучи явно не находили себе места, ища, куда бы вывалить запасы снега. Однако мистера Хантера все это мало затрагивало, разве что он еще острее ощутил собственную отчужденность и то, насколько он далек от всего знакомого и привычного.

Он обернулся и обвел взглядом покой - этот необыкновенный кабинет, вместилище удивительной коллекции сокровищ, каждое из которых было немым и загадочным свидетелем прошлого. Мистеру Найтингейлу комната показалась музеем, усыпальницей, где чтят память мертвых, но для мистера Хантера это был живой, осязаемый мир. На стенах висело оружие и доспехи, добытые им на заре юности: дротики и копья, мечи и небольшие круглые щиты, все из чистой бронзы. На столе громоздились артефакты, уцелевшие при посещении дюжего Боба: остатки коллекции сосудов для возлияний и терракотовых статуэток, и черного блестящего фаянса, столь характерного для культуры расенов. В центре комнаты возвышался алтарь из вулканического туфа, внутри которого некогда хранились таблички из этрусского электра, а теперь не было ничего, кроме спертого воздуха. Мистер Хантер скользнул глазами по расписным ширмам у камина, покрытым яркими изображениями колесничных гонок, атлетических состязаний, пиров и празднеств. Ныряльщики прыгали в воду, борцы сходились в поединке, всадники скакали верхом; сцены охоты и танцев перемежались картинами рыбалки и трапез. Счастливые времена... о, счастливые, трижды счастливые времена! И на фоне всего этого выделялась фигура шагающего флейтиста, гибкого и юного, выписанная художником столь живо и изящно, что казалось, будто в комнате еще звенит отголосок музыки.