Последний конвой. Часть 2
Шрифт:
Мы не можем сейчас сделать точный прогноз, для этого собрано слишком мало данных. Нужно делать расчеты, учитывающие уйму факторов, анализ которых займет десятки лет. Но я вполне авторитетно заявляю, что триста — четыреста лет у человечества нет. Еще до того, как состав атмосферы станет непригодным для дыхания людей, среднегодовая температура вырастет многократно, и все живое на Земле погибнет. Чтобы это понять, не нужно быть академиком, достаточно открыть глаза пошире и посмотреть вокруг — пустыня наступает просто немыслимыми темпами.
24 февраля 32 года (полдень)
Потом
Когда я проснулась, причем не самой первой, солнце уже светило вовсю. Буря ушла. Колонну песком не засыпало, хотя, наверное, могло. Люди потихоньку выбирались из автомобилей и бесцельно слонялись вдоль стоянки. Начали потихоньку просыпаться и обитатели командирской машины.
Быков, заметив шевеления личного состава, немедленно скомандовал «всем подъем» и первым покинул броневик, — ушел отдавать распоряжения по оборудованию лагеря для дневки и организации поисковой.
Рассудив логически, что мне в компании «ученого люда» больше делать совершенно нечего, я тоже выбралась из броневика и потопала искать свою «скорую». Нужно осмотреть и перевязать раненных до наступления жары. О том, что она непременно вернется, нетрудно догадаться по сверкающему диску солнца и ясному чистому небу.
Пока я брела вдоль колонны автомобилей, как чертик из табакерки откуда-то выскочил Василий, поздоровался, как будто мы не виделись несколько дней, и пристроился рядом.
— Как спалось? — ехидно уточнила я.
— Глаз не сомкнул, — расстроенно поведал он, забирая у меня «тревожный чемоданчик», — полную будку народа набилось, стали в карты играть. Шум, крики, вопли. Не уснешь. Пытались и меня приобщить, но у них ставки. На патроны для Калаша играют. Предложили сыграть в долг, но я наотрез отказался. Карточный долг — это святое. Где я патроны потом добывать буду? У штурмовиков воровать? Да ну их… Так и просидел на полу весь остаток ночи и все утро. Смылся бы и раньше, но ведь буря.
— Такая же фигня, — буркнула я и рассмеялась, — твои коллеги устроили научный диспут, нормально выспаться не давали. Рассказывали о том, что через триста лет воздух станет непригодным для дыхания, а пустыня окончательно поглотит планету, и тогда мы все умрем.
— Ну это вряд ли, — отмахнулся Василий, — фитопланктон и водоросли тоже выделяют кислород, поглощая углекислый газ. А учитывая объемы мирового океана, легкие планеты, скорее всего, не зеленые, а голубые. В том смысле, что леса вырабатывают кислорода гораздо меньше, чем водоросли, поэтому потеря не фатальная. А может быть, и вообще ничтожная.
— А чего же тогда Аркадий Валерьевич панику поднимает?
— А, — отмахнулся Василий, — старый маразматик просто любит всеобщее внимание. Напустит туману, задурит голову цифрами и вещает… Короче говоря, профессор очень сильно сгущает краски, преувеличивает.
— Ну а «глобальное потепление»?
Василий замялся:
— Да, есть такое дело. Но скорее всего, лет через двадцать — тридцать все стабилизируется, и температурный баланс придет в равновесие.
— А если не придет?
— Значит вымрем, — философски хмыкнул Василий, — Лидия Андреевна, поймите, от нас все-равно ничего не зависит. Ну вот совсем ничего. С позиции влияния на атмосферу и температурный баланс планеты деятельность человека просто ничтожна. Один вулкан всего лишь за сутки может выбросить в атмосферу больше углекислого газа, чем вся промышленность за историю человечества. Так что с технической точки зрения, если уровень кислорода в атмосфере Земли упадет до смертельного уровня, человечество просто вымрет, но не сможет ничего изменить, как бы не пыталось. Не тот уровень. Муравьи мы на теле планеты. Или даже нет, некорректное сравнение, — микробы. Пыхтим, кряхтим, надуваем щеки, шевелим усами, а толку — ноль.
Вот под такую беседу мы и дотопали с Василием до своего родного дома, в смысле до «скорой». Я немедленно занялась раненными, Василий принялся помогать Аркадию и механикам ремонтировать автомобиль. Ну как помогать? Крутился поблизости, создавал ненужную суету и отвлекал неуемными вопросами. А если попросят подать ключ, стремглав бежал выполнять и при этом радовался, как ребенок. Но в конечном счете приносил совсем не тот, что был нужен.
Машину общими усилиями все-таки починили. Хотя, честно говоря, у меня возникли подозрения, что Арсений в одиночку справился бы гораздо быстрее.
Тем временем штурмовики и водители на скорую руку разбили лагерь. Местность оказалась каменистой; маленький экскаватор, наткнувшись на неприступную скалу, гремел и тарахтел, но справиться с ней не смог. Блиндажи получились совсем маленькими, выглядели криво и уродливо, но до красоты и гармонии никому не было никакого дела. Накрыли листами металла, засыпали грунтом, занялись благоустройством внутренних помещений.
Для меня тоже выделили небольшой уголок, отгородив куском брезента от общего помещения. Умостили пару лежаков, установили маленький раскладной столик и пару детских стульчиков. Все! Медпункт готов.
Я от себя еще добавила мебели в комнату — поставила «тревожный чемоданчик» наготове. А сама с превеликим удовольствием прилегла на школьный мат и вытянула гудящие ноги.
Минут через десять призывно звякнул рельс. Пришлось вставать и топать на обед. Запахи с кухни доносились просто умопомрачительные, но меню разнообразием не отличалось. Рыба на жаре высохла, стала твердая, как камень. Но лепешки — объедение.
Поиски потерявшихся уже шли полным ходом, пока безрезультатно. Быков, озабоченный до невозможности, распределял обязанности подчиненным. Подойти и спросить как идут дела, я не решилась. Машины разъезжали по лагерю взад-вперед, поднимая тучи пыли, которая потом еще долго скрипела на зубах.