Последний конвой. Часть 2
Шрифт:
Мозг отказывается верить в происходящее. Он все еще жив и даже не ранен, хотя штурмовик продолжает стрелять почти непрерывной очередью. И тогда его озаряет.
А ведь Румын изо всех сил старается не попасть. Он же целит мимо меня!
Но тогда возникает вопрос, а куда же он так отчаянно палит?
Стивен стремительно оборачивается и видит то, чего никак не ожидал. Всего в паре шагов огромное четырёхпалое чудовище, обросшее грязной шерстью. Из приоткрытой пасти капает слюна, сверкают два ряда острых, как бритва, зубов.
Мозг лихорадочно обрабатывает поступившую информацию,
И он сейчас нападет…
Стивен пытается сорвать автомат с плеча, хотя умом понимает, что уже поздно. Животное слишком близко, а ремень утянут почти до отказа, нужно еще перекинуть через голову. Времени на это попросту нет.
Он успевает заслониться Калашом, зубы обезумевшей от голода твари сходятся на металле с противным клацаньем. Пес трясет головой, рычит, не разжимая клыков, скалится, пытаясь вырвать автомат из рук. Вязкая слюна капает прямо в лицо. Он морщится и зажмуривает левый глаз. Щиплет.
— … и-и-и-в-в-не-ше-ве… — орет Румын, но ветер уносит прочь остаток фразы. Свистят пули, лицо обдает потоком горячего воздуха.
Сейчас он меня застрелит.
Стив вытягивает руки вверх, насколько позволяет ремень, чтобы отодвинуть собачью морду хотя бы на пару лишних сантиметров. Впрочем, это ненамного увеличивает его шансы остаться в живых. У Румына всегда были руки кривые.
Калаш послушно выплевывает свинец, одна за другой, в тело пса впиваются сразу три пули. Животное хрипит, бьется в агонии, заливает лицо Стивена ярко-алой пенящейся кровью.
Он все-таки попал!
Сердце бешено колотится, адреналин разгоняет биохимические реакции. Стивен скидывает с себя тело мертвой собаки, вскакивает на ноги и только теперь понимает, что еще ничего не закончилось. Он видит, что напавший пес, был всего лишь авангардом стремительно атакующей своры, не менее чем из сотни голов.
Об одичавших стаях домашних животных ходили жуткие легенды, но все это было где-то далеко, на окраинах Метрополии, в диких безлюдных степях окраины. Иной житель Столицы мог ни разу не увидеть собаку и за всю свою жизнь. В Краснограде собаки водились, Стивен видел сторожевых пару раз. Вот только сейчас он не в Столице и даже не в Краснограде, а в самой настоящей глуши. Как раз там, где эти злобные твари и обитают.
Стивен срывает автомат, снимает с предохранителя, досылает патрон в патронник, прижимает приклад к плечу.
Слишком много целей. Нужно определить приоритеты…
По телу, словно судорога, проходит импульс воли, разум заволакивает туман медитации, сознание делает шаг назад. Глаза ищут цель, мозг принимает решение, руки вжимают приклад в плечо еще сильнее и нажимают спусковой крючок. Калаш грохочет, заложив уши. Он больше не руководит собственным телом, а превращается в пассивного наблюдателя. Тело действует автономно.
Как учили! На одних рефлексах.
Грохочет автомат. Собаки все ближе. Уже десятка два мертвых туш усеяли пустырь стрельбища. Под ногами Стивена валяются два израсходованных магазина, но свора продолжает приближаться. Он явственно различает треск чужих выстрелов. Значит, к отстрелу зверья присоединились и другие штурмовики.
Это хорошо! Это сильно
Он вставляет последний магазин. Подчиняясь интуиции, переводит «собачку» на стрельбу одиночными. Лихорадочная пальба внезапно принесла отличный результат. Вокруг Стивена образовался полукруг безжизненного пространства. Стая слегка изменила направление движения, огибая участок пустыря. Несколько секунд Стивен следит за перемещением обезумевших от голода животных, жуткая догадка, словно молния, взрывает мозг изнутри.
Свора движется к Румыну.
Стив разворачивается и понимает, что опоздал. Румына берут в полукольцо. Грязно-серые шкуры одичавших тварей слишком близко. Стивен поднимает автомат и вжимает приклад в плечо. В мозгу пульсирует досада.
Какого черта я проспал момент смены атакуемой цели? Увлекся охотой?
Он старательно выцеливает первую жертву, нажимает спусковой крючок. Автомат дергается в руках, посылая вперед кусочек свинца.
Почему Румын перестал стрелять? Неужели закончились патроны?
Стивен делает подряд несколько выстрелов, ни разу не промазав. Ветер доносит скулеж подранка, несколько лохматых тел бьются в смертельной агонии. Еще несколько выстрелов подряд, чуть менее результативных и все же не совсем бесполезных.
Собак слишком много! Патронов не хватит.
Решение лежит на поверхности. Нужно выбирать самые крупные цели, именно они наиболее опасны в рукопашной. Краем глаза Стивен успевает заметить, как Румын отбрасывает бесполезный автомат и достает из-за голенища нож.
Бах-бах-бах.
Еще три туши валятся на песок. Громкий металлический щелчок возвещает о закончившихся патронах. Стивен выхватывает штык-нож и, потратив целую секунду, пристегивает его к стволу Калаша. Затем срывается с места и бежит что есть мочи на выручку сослуживцу. Боль в ноге куда-то улетучивается, видимо адреналин временно заблокировал болевые ощущения.
Это хорошо! Это вовремя.
Он врывается в свору, словно обезумевший зверь, опьяненный запахом крови. Мозг вновь отключается, уступив место первобытным инстинктам. Стивен бьет прикладом и колет штык-ножом, расшвыривая визжащие комки плоти по сторонам. Он боится поднять голову, чтобы ненароком не увидеть мертвого Румына. Если это произойдет, он же себе не простит.
Острые, как бритва, зубы впиваются в ногу, но сильный удар по черепу успокаивает очередную зверюгу навсегда. Еще одну Стивен поддевает подкованным ботинком под грязное брюхо, третью пронзает штык- ножом. Секундная передышка.
Теперь Стивен видит, что Румын все еще жив и продолжает орудовать ножом, сидя на земле. Вот только держит его почему-то в левой руке. Форма товарища быстро пропитывается кровью.
С немалым трудом Стив пробивается к нему, и жестокими пинками разгоняет прочь оставшихся собак. Те с недовольным ворчанием отступают, поджав хвосты, образуя уже знакомый полукруг мертвой зоны. Стивен наклоняется к Румыну, с удивлением натыкается на улыбающуюся во все тридцать два окровавленную физиономию. Со лба свисает кусок кожи, правая рука безжизненно болтается плетью вдоль тела, но глаза горят, и рот кривится до ушей в безумной ухмылке.