Последний козырь Президента
Шрифт:
– Арсен Бадмаев! – вспоминает дежурный. – Не может быть, чтобы удачливый коммерсант Бадмаев на тебя сотню «баксов» пожалел!
– Как видишь, пожалел! – опять окрысилась Верка. – «Ты, говорит, дэвушка, пустую посуду сдашь и деньги можешь себе оставить!»
– Это ведь не просто износ, это преступление, совершённое с особым цинизмом! – заученно произносит Брынзалова, пытаясь засунуть в окошко дежурному полиэтиленовый пакет.
– Что это? – настороженно интересуется дежурный.
– Как что? – радостно вопрошает Верка. – Бутылка из-под пепси! Я её достала из… в
– К какому ещё делу? – брезгливо морщится дежурный, пытаясь закрыть окошко первым попавшимся под руку журналом. – Нет никакого дела! Иди, Вера, домой, и бутылку прихватить не забудь!
– Значит, не примешь заявление? – продолжала наседать на дежурного Верка, которая опять из девочки-подростка превратилась в разъярённую фурию. – Я вот сейчас выйду отсюда, да прямо в Главное Управление МВД по городу Москве по телефону доверия позвоню, да расскажу, что ты заявление не принимаешь, потому как с кавказцем в доле! Через час здесь будет проверяющий, и ты вряд ли до конца дежурства на своём кресле усидишь!
Дежурный, матерясь про себя, берёт телефонную трубку и казённым тоном через силу произносит: «Следственно-оперативная группа, на выезд. У нас изнасилование, потерпевшая в дежурной части».
Прибывший по вызову дежурный следователь, глядя на Бранзулетку, испытывает примерно такие же «нежные» чувства, что и дежурный офицер десять минут тому назад.
«Если бы я не знал, что она промышляет проституцией с четырнадцати лет, – машинально отмечает про себя следователь, окидывая взглядом девичью фигурку заявительницы, которая скромно примостилась на краешке стула и стыдливо потупила глазки, – то я бы решил, что это бедная падчерица, которую злая мачеха выгнала в лес за подснежниками».
Тем временем наряд патрульно-постовой службы приводит закованного в наручники Арсена Бадмаева.
– Это что? – казённым тоном интересуется дежурный у старшего группы, указывая на разбитую верхнюю губу и порванную рубашку доставленного.
– Оказал сопротивление, – привычно доложил патрульный. – Сейчас рапорт накатаю.
– Значит, к изнасилованию прибавляется ещё и сопротивление полицейским! – говорит дежурный, повернувшись к Бадмаеву. – Так, гражданин Бадмаев?
– Не было никакого износа! – рычит Бадмаев. – А что касается сопротивления, так они первыми мне руки крутить стали!
– Разберёмся! – говорит следователь, беря инициативу в свои руки. – Задержанного в камеру!
После чего он коротко беседует с заявительницей и, уяснив суть дела, с глубокомысленным видом прикидывает, как бы половчее «отфутболить» «жертву» изнасилования, тем более что изнасилования в классическом понимании не было. Однако закон не берёт в расчёт моральную чистоту помыслов заявительницы, закон берёт под свою защиту всех: и нецелованную девятиклассницу, и проститутку, отметившую очередное «трудовое достижение» – тысячного клиента. Поэтому если Вера Брынзалова – проститутка с детским личиком и далеко недетскими повадками – будет
Даже если и была любовь по обоюдному согласию, то, встав с постели с левой ноги и в дурном настроении, женщина может посчитать, что партнёр обошёлся с ней грубо, короче говоря – изнасиловал, – и заявить об этом в полицию. Этого достаточно чтобы закон встал на защиту её половой неприкосновенности. Вот такой у нас закон! Ты же, уважаемый Читатель не поставишь возле своей постели двух понятых, и не скажешь им: «Смотрите и запоминайте! У нас насилия нет! У нас всё по любви и обоюдному согласию»!
Обо всех этих тонкостях следователь хорошо знал, поэтому приступать к проведению целого комплекса следственных мероприятий не торопился.
– Сейчас я между вами проведу очную ставку, – говорит следователь, заведомо зная, что данное следственное действие проводится только в рамках возбуждённого уголовного дела, только после допроса обоих фигурантов, и только при наличии в их показаниях явных противоречий.
Ни возбуждённого судьёй уголовного дела, ни запротоколированных допросов потерпевшей и подозреваемого к моменту импровизированной очной ставки, конечно, нет.
Тёртая жизнью и клиентами Бранзулетка таких юридических тонкостей не знала. Не знал их и Арсен, которого следователь усадил на другой конец длинного стола, так, чтобы последний в минуту сильного психического возбуждения не смог дотянуться до смазливой мордочки юной проститутки.
– Гражданка Брынзалова, расскажите, кто, где, когда и при каких обстоятельствах совершил над вами половое насилие. – строгим голосом говорит следователь, при этом не имея перед собой ни протокола очной ставки, ни простого листка бумаги для пометок.
– Да чё рассказывать? – по-зэковски цыкнув зубом, нараспев начинает Верка. – Вот он и совершил, – и она кивает головой в сторону Арсена. – Час назад я зашла в кафе «Перекрёсток» пепси выпить, а он возьми и пристань ко мне. – «Пойдём, говорит, девушка я тебе новую бильярдную комнату покажу!» – ласково так начал, а потом меня за руку хвать, и потащил.
– В бильярдную? – уточнил следователь.
– Наверное, в неё самую, – притворно вздыхает Верка. – Темно там было, но стол бильярдный был, это я точно помню, потому как он меня на этом зелёном столе, как на весенней травке, и разложил, хотя я и согласная была и пыталась сопротивляться. – заученно протараторила Бранзулетка, внимательно наблюдая за реакцией Бадмаева.
– Бадмаев, Вы подтверждаете показания Брынзаловой?
– Не было этого! – свозь зубы отвечает Бадмаев. – Может, она у меня в кафе и была, но я её никуда не водил и ни на каком столе не раскладывал.
– Ах, ты, козёл! – взвивается Верка. – Значит, ты меня никуда не водил и бутылку мне в промежность не заталкивал? А бутылочка-то у меня вот! – и она радостно помахала пакетом. – А на ней твои отпечатки пальчиков! Улавливаешь суть?
– Не было ничего! – по инерции упорствует Арсен, но уже без прежнего напора.