Последний козырь Президента
Шрифт:
– Гражданка Брынзалова! – вклинивается следователь. – Может, Вы ошибаетесь? Может, в бильярдной и не Бадмаев был? Вы же сами говорили, что в комнате было темно.
– Ставлю десять тысяч, что девушка ошибается! – обрадованно заявляет Бадмаев.
– Не знаю, не знаю! – капризно надувает губы Верка. – У меня после этой злосчастной бутылки низ живота до сих пор болит. Надо бы доктору показаться.
– Спорю на двадцать кусков, что девушка ошибается! – вновь подыграл подозреваемый. – Если не верите, спросите моего старшего брата Шамиля!
– Мне в туалет надо, –
В коридоре с ядовито-зелёными панелями в ожидании развязки нервно топчется дюжина земляков Бадмаева.
– Кто из вас Шамиль? – хриплым голосом спрашивает Верка и залихватски прикуривает сигарету.
– Я Шамиль, – неторопливо ответил мужчина в белой рубашке с аккуратно постриженной бородой, в которой запутались первые седые паутинки.
– Двадцать «кусков» [18] и через час твой брат будет у себя в кафе доедать начатый шашлык, – заверяет его Верка, выпустив дым через нос.
18
Двадцать «кусков» (жаргон) – двадцать тысяч рублей.
– Двадцать «кусков»? – переспрашивает Шамиль, презрительно глядя на проститутку. – А не жирно ли будет тебе, дэвушка?
– Не жирно! – твёрдо отвечает Верка и гасит сигарету о подоконник. – Мне ещё с ментами, то бишь с полицейскими, делиться надо, чтобы дело закрыли.
Шамиль молча отсчитывает четыре пятитысячные купюры, которые Верка тут же прячет в лифчик.
– Я тут в туалете посидела, подумала и вспомнила: не он это был. Обозналась я! – заявляет с порога Бранзулетка, и притворно вздыхает.
– Точно не он? – для проформы интересуется следователь, которого такой расклад устраивает, наверное, даже больше Бадмаева.
– Точно, не он! – подтверждает Верка. – Тот молодой был! Красивый, не то, что этот урод. Да разве я с таким пойти могла? Да ни за какие деньги! Я же себя не на помойке нашла!
Выпроводив из дежурной части ударницу интимного труда, следователь решает глотнуть горячего чая и съесть беляш, купленный накануне дежурства, а уж после этого закончить оформление материалов по квартирной краже.
Однако неумолимый рок голосом дежурного сообщает: «У нас труп! Похоже, криминальный! Улица Беговая, дом № 7. Фамилия потерпевшей Безденежная Антонина Петровна. Все по коням»!
Следователь со вздохом откладывает остывший беляш в сторону, собирает следственно-оперативную группу, и едет, как говорят в уголовном розыске, «в адрес».
Возле дома № 7 по улице Беговой, несмотря на позднее время, толпится народ. К радости следователя, местный участковый успел прийти раньше, чем в дом набились любопытствующие соседи, и не дал затоптать следы преступления.
Перед вошедшими в дом членами следственно-оперативной группы предстаёт следующая картина: за столом, уставленном тарелками с нехитрой закуской и пустыми водочными бутылками, в положении «сидя» находится ещё не остывший труп гражданки Безденежной.
– Типичная «бытовуха»! [19] – сообщает следователю участковый. – У погибшей три дня назад был сороковой день рождения, так она со своим сожителем три дня и пила, а на исходе третьих суток получила от своего благоверного нож в шею.
19
«Бытовуха» (профессиональный жаргон) – преступление, совершенное на бытовой почве.
– Ой, говорила я Тоньке: «Не справляй сороковой день рожденья! Не справляй! Плохая примета». Так ведь она не послушала! – слёзно запричитала соседка, приглашённая в качестве понятой.
– В чем причина конфликта? – уточняет следователь, опасливо косясь на труп, на лице которого навеки застыло удивление.
– Свидетелей нет, – мнётся участковый. – А допросить сожителя невозможно: он после трёхдневной пьянки языком не ворочает.
– Где он?
– Да я его в спальне запер, – охотно поясняет участковый, и первый направляется в соседнюю комнату, где, закованный в наручники, спит убийца.
– Федотов Леонид Семёнович, – поясняет участковый, раскрыв новенький паспорт. – Я его хорошо знаю: мой поднадзорный. Он месяц как освободился, собирался на работу устроиться, да, видно, не судьба!
– За что срок отбывал? – между делом интересуется оперативник.
– За кражу, – уверенно докладывает лейтенант. – Пару лет назад он на моей «земле» ларёк подломил и с подельником пару ящиков водки уволок. Я сам это дело раскрыл, ещё до приезда ваших коллег.
Тем временем убийца стал подавать признаки жизни: замычал, пытаясь освободиться от наручников, стал дёргать руками, а когда это ему не удалось, открыл глаза.
– А-а! Чего? – с трудом произносит он, окинув присутствующих мутным взглядом. – Это вы тут зачем? Это вы тут… хто?
– Кажется, очухался! – констатирует опер. – Лёня! Ты меня слышишь? – и он наклоняется к самому лицу убийцы.
– Ты это… хто? – мычит Лёня, всматриваясь в небритое лицо опера.
– Мы с тобой, Лёня, вчера в рюмочной познакомились, – импровизирует оперативник. – Потом ты меня на день рождения жены пригласил. Помнишь?
– Не помню! – хрипит Лёня. – А ты хто?
– Лёня! – уверенно продолжает оперативник, проигнорировав последний вопрос. – Ты зачем Тоньку порезал?
– Я порезал? Я… Тоньку? – недоверчиво переспрашивает Лёня, мучительно пытаясь восстановить в памяти события прошедшего вечера.
– Ты! – подтверждает опер. – Прямо за столом и порезал. За что?
– А-а, за столом! – начинает припоминать убийца. – Так ведь она это…!
– Что «это»? – наседает опер. – За что сожительницу порешил?
– Так она это… – упрямо бормочет не протрезвевший до конца Лёня, – она это… недолила она мне, в общем!