Последний козырь

Кондаков Алексей

– Любопытно, как можно устранить беспорядок, когда в основе его лежат противоречивые приказы свыше? – усмехнувшись, сказал комендант и тут же поправился: – Приказы, разумеется, не исключают проявление инициативы подчиненных, и мы, конечно, с благодарностью примем вашу, господин полковник, помощь.

– Посмотрите на расстановку подвод, – Наумов указал на площадку. – Теряется много времени на то, чтобы убрать груженые, а на их место подать другие. Мешает этому противоположный ряд штабелей. А эти два штабеля будто

умышленно сложены здесь, чтобы создать «пробку». И никто не подумал убрать их, хотя для этого требуется всего час времени. Странно, очень странно.

– Так точно, странно, господин полковник, – пробормотал капитан Верба, – недосмотрели. Но не извольте беспокоиться, я их, скотов тупорылых, научу работать.

Наумов не обратил внимания на слова капитана и посоветовал коменданту:

– Необходимо открыть запасные ворота, сделать их выездными, а на прилегающих улицах установить строгое регулирование движения.

Вместе они прошлись по пристани, наметили магистраль, посты регулирования и места для штабелей по габаритам и весу грузов.

Горзон-Стальский внимательно слушал, согласно кивал головой, поддакивал. Его односложное: «Совершенно пр-равильно» звучало как горькая ирония.

– Для выполнения вашего предложения, – вздохнул он, – надо установить дополнительный круглосуточный пост у выездных ворот. А я только что получил приказ – сократить численность караульной роты еще на двадцать процентов за счет годных к строевой службе, коих откомандировать в действующие части. Это четвертое сокращение.

– Я поставлю вопрос о восполнении караульной роты за счет команд слабосильных и выздоравливающих.

Горзон-Стальский поднял очи в гору и на церковный манер произнес:

– Да ниспошлет нам владыка благодать свою-у и поможет в делах мирски-их. – Но, встретившись с осуждающим взглядом полковника, приложил руку к груди и извиняющимся тоном сказал: – Разве я против умных распоряжений… Если так надо – пожалуйста.

– Завтра к вечеру указания генерала Домосоенова должны быть выполнены, – строго сказал Наумов. – Я вас больше не задерживаю, господин капитан, – кивнул он Вербе.

Наумов попрощался было с комендантом порта и направился к проходной, но тут увидел строй солдат.

– Куда они так рано? – спросил он, глянув на часы.

– На обед. Первая смена начинает работу перед восходом солнца, – ответил комендант.

Послышалась команда унтер-офицера:

– Смир-рр-но! Равнение на-пра-во!

Наумов недовольно махнул: «Вольно!» Внимательно осмотрев строй, снова заметил молодого веснушчатого паренька. «Да, без сомнения, это он».

– Скажите, Лев Авраамович, – спросил Наумов, – эти солдаты здесь потеряли воинский вид и боевую доблесть или прибыли такими?

– В основном это пленные красноармейцы. Кому не доверяют оружия, направляются в рабочие подразделения.

–

Честь имею.

Наумов медленно шел по Приморскому бульвару. Его взволновала встреча с молодым солдатом.

Как специальный корреспондент английской газеты «Дейли миррор» Ринг Дайвер Наумов ехал в международном вагоне. На станции Кавказская железнодорожники обнаружили какую-то поломку и отцепили вагон. Наумову пришлось перейти в общий, битком набитый мешочниками, спекулянтами и иным серым людом. Он кое-как отыскал себе место.

На полустанке в вагон вошли два красноармейца. Совсем еще молодой паренек с бледным, густо усыпанным веснушками лицом привалился спиной к перегородке и, уставившись в окно, отрешенно замер.

Старший, с обветренным скуластым лицом, был взбешен и, энергично жестикулируя, кого-то громко поносил.

Из потока слов можно было понять, что где-то тут недалеко бандиты напали на хутор и порубали клинками всех красноармейцев подвижного агитпункта. Жителей хутора угнали в степь, а хаты сожгли.

– Сами-то, родимые, отбились али как? – спросила щупленькая старушка, сжимавшая узел на коленях.

Ее тихий и робкий голос повлиял на красноармейца неожиданным образом. Он устало повернулся к ней и осевшим голосом сказал:

– Нет, маманя, мы ездили в Кавказскую по делам. А вернулись – кровь да дым, трупы да головешки.

Старушка заохала, закрестилась и зашептала молитву.

Ночью вагон наполнился разноголосицей храпов и стонов, сопений и всхлипываний. Пахло потом, прелыми ноговицами, перегаром самогона и дымом махры.

Павел всю ночь не спал. Не сомкнули глаз и красноармейцы.

А утром перед Невинномысском раздались один за другим два орудийных выстрела. Состав резко остановился. Послышался протяжный свисток паровоза.

В вагоне поднялась паника. Громко заплакали дети. У выхода началась давка. Но вот, перекрывая крики, ругань, плач, зазвучал голос вчерашнего скуластого красноармейца:

– Спокойно, товарищи! У кого есть оружие – ко мне!

Несколько человек, отчаянно работая руками и плечами, уже пробивались к нему. Красноармеец стоял одной ногой на боковом сиденье, рукой упирался в верхнюю полку, а в правой держал наган. Увидев, что пробиться к нему не так просто, он крикнул:

– Вылезайте через окна с правой стороны!

Наумов остался в купе. В открытые окна он видел, как, высыпав из вагонов, люди бросились к ближнему лесу, а из-за холма появилась конная лава – с гиком, свистом, блеском клинков.

– Беречь патроны! Огонь вести прицельно! – командовал красноармеец.

Стрелять, однако, было невозможно. Охваченная ужасом, ревущая толпа хлынула обратно к вагонам и заслонила атакующих всадников.

Ворвавшись в вагоны, бандиты набросились на вещи пассажиров. Слышались властные окрики: