Последний негодник
Шрифт:
Замысел был вполне хорош, особенно в свете того, что разрабатывал он его в приступе почти смертельного похмелья, спасибо выпитому у Крокфорда шампанскому, и в совокупности двадцатидвухминутного сна.
Но эти замечательные намерения Вир тотчас же забыл, задержавшись в дверном проеме и разглядев девушку под взъерошенной копной золотых волос.
Сейчас, вызывая в памяти слабый румянец и учащенное дыхание, он совершенно отказался от своего замысла.
Герцог ошибся насчет нее. Она совсем не была такой, какой показывала себя миру. И не совсем уж была к Виру невосприимчива. Крепость была не столь уж
Или скорее, поправился он, изогнув рот в опасной улыбке, пуговку за пуговкой.
Блейксли, Бедфордшир
В понедельник, последующий за стычкой лорда Эйнсвуда с мисс Гренвилл в «Голубой Сове», две юные особы, леди Элизабет и леди Эмили Мэллори, семнадцати и пятнадцати лет от роду соответственно, читали об этих событиях на страницах « Сплетника».
Они не должны были читать скандальную газету. Им не позволялось внимательно просматривать даже приличные газеты, появлявшиеся еженедельно в Блейксли. Их дядюшка, лорд Марс, выделял ежедневно время для чтения вслух тех абзацев, которые он считал подходящими для невинных ушей. Его же уши и тем паче глаза не были столь невинными, поскольку всю свою сознательную жизнь он был политиком. Лично он читал все, включая и скандальные страницы.
Статья, которую изучали юные леди поздно вечером при свете камина в своей спальне, была незаконным образом вытащена из большой стопки периодических изданий, дожидающейся старьевщика в помещении для слуг.
Подобно остальным украденным листкам, этим тоже предстояла участь быть преданными огню, коль скоро девушки смогут подобрать крохи сведений о занятиях своего опекуна.
Опекуном являлся седьмой герцог Эйнсвуд.
А они были дочерьми Чарльза, сестрами Робина.
В сей поздний час пламя камина отбрасывало огненные блики на две золотисто-каштановые головки, склонившиеся над листком. Когда с чтением отчета о встречах опекуна с мисс Гренвилл у «Крокфодза» и в «Голубой Сове» было покончено, две одинаковые пары глаз цвета морской волны встретились, и на обоих юных личиках отразилось одно и то же выражение смешанного недоумения и изумления.
– Как пить дать, в наемном экипаже случилось что-то интересное, когда он сопровождал ее от «Кроксфордза», – предположила Эмили. – Я же тебе говорила, что Винегар-Ярдом дело не кончится. Она швырнула его на задницу. Это должно было привлечь его внимание.
Элизабет закивала:
– И как пить дать, она хорошенькая. Я точно знаю, он ни за что не стал бы ее целовать в противном случае.
– И ловкая до чего же. Хотелось бы мне увидеть, как она применила тот прием. Я понимаю, как можно изобразить обморок, и представить апперкот могу, но все еще никак не в силах вообразить, как она его свалила.
– Мы это постигнем, – самоуверенно заявила Элизабет. – Просто нужно постараться.
– Я не собираюсь курить сигары, – скорчив гримасу, предупредила Эмили. – Во всяком случае, не черуты дяди Джона. Однажды я попробовала и чуть было не решила,
– Она журналистка. Только подумай, какие отвратительные места ей приходится посещать, чтобы добыть свои истории. Она может курить сигары, потому что у нее луженый желудок. Если бы у тебя был такой, тебя бы не тошнило.
– Напишет ли она о нем, как ты думаешь?
Элизабет пожала плечиками:
– Нам остается только ждать. Следующий номер «Аргуса» появится через три дня.
Он не придет в Блэксли, по меньшей мере, до четверга, это самое ранее. Потом пройдет через несколько пар рук, включая дворецкого, прежде чем присоединится к стопке старых газет.
Обе знали, что должны подождать, по крайней мере, неделю. Их дядя Джон никогда не читал вслух «Аргус», даже вымышленные истории оттуда вроде «Розы Фив». Сия отчаянная – и это еще мягко сказано – героиня могла иметь прискорбное влияние на неокрепшие умы юных леди.
Дядюшку бы повергло в ужас, кабы он знал, насколько близко две юные дочери брата его жены отождествляли себя с вымышленной Мирандой. Может и к лучшему, что дядя не ведал, каким героем они считали безнравственного Диабло, в противном случае лорд Марс решил бы, что их разум помутился от горя, и отправил бы к врачу.
Впрочем, Элизабет и Эмили в очень юном возрасте научились жить с душеной болью. С каждой потерей они сильно горевали. Но и гневались тоже, поскольку их папа всегда говорил им, что чувствовать ярость – это естественно.
Со временем гнев улегся, а тягостное горе перешло в тихую печаль. Сейчас по прошествии двух лет после кончины их любимого отца и около восемнадцати месяцев после смерти «малыша» брата, в котором они души не чаяли, возвращался их природный интерес к жизни.
Мир больше не был одинаково черным. Были, конечно, темные моменты, но и солнце светило тоже. И одним из ярких солнечных лучей являлся их опекун, чьи деяния привносили бесконечные волнения в то, что в Блэкли было принято считать банальным течением жизни.
– Готова спорить на что угодно, что в половине писем тети Дороти, которые она получает от своих друзей, пишется о нем, – заявила Элизабет, глубоко вздохнув при мысли, как же долго еще ждать.
– Сомневаюсь, что эти сплетники знают больше того, что пишут в «Сплетнике». Они узнают все из вторых рук. Или даже из третьих.
Эмили взглянула на сестру:
– Я не думаю, что папа одобрил бы, если бы мы сунули нос в ящик с письмами тети Дороти. Не стоит даже думать об этом.
– А я уверена, что он не одобрил бы то, что никто нам ничего не рассказывает о нашем собственном опекуне, – возразила Элизабет. – Это неуважение к папе, который назначил своего кузена Вира нашим опекуном, ведь так? Вспомни, как папа читал письма своих друзей, смеялся и говорил: – «Только послушайте, что на этот раз выкинул кузен Вир, этот плут».
Эмили заулыбалась:
– «Негодник, – говорил он. Настоящий негодник Мэллори, как его дед и братья дедовы».
– «Последний из старой истинной гвардии», – тихо процитировала отца Элизабет. – «Вир, как в veritas». ( veritas– лат. – правда, истина. – Прим.пер.)