Последний орк

Де Мари Сильвана

Аврора прервалась. Ее взгляд скользил за окном, но не вдалеке, по вершинам гор, а вблизи, по черепам орков, насаженным на колья. Ее лицо посерело от этой картины, глаза помутнели, словно море в те часы, когда исчезает солнце и горизонт застилают огромные черные тучи.

— Вам следует бороться на два фронта: побеждать орков, орду за ордой, зная, что на место убитых придут новые, и ни на мгновение не терять вашу душу, не забывать, что такое милосердие, не превращаться в одну из них.

— Тот, кто желает смерти моим детям, будет убит, — спокойно ответила ей Розальба. — И голова его попадет на эти алебарды над сточными канавами у болот.

— Нет, даже головы тех, кто хочет убить ваших детей, не должны

торчать за вашими окнами! Вы не знаете… Простите меня, госпожа, но вы не можете понять… Есть нечто ужасное в обезглавливании: вся человеческая сущность разбивается…

— Именно поэтому я так и делаю, — перебила ее Розальба. — Орки не боятся смерти. Единственное, что пугает их, — это возможность блуждать по царству смерти без головы, в то время как остальные мертвецы будут покатываться со смеху.

— Орки до ужаса боятся смерти, как и все те, кто во всю глотку кричит, что любит смерть и что в любой момент готов принести в жертву собственную жизнь, только бы разрушить чужую. Лишь сея смерть и желая смерти, они верят, что могут властвовать над ней. Чего они не выносят, так это ожидания собственной смерти, которая наступит неизвестно когда; они не могут просто жить, как все, кто не является ни самоубийцей, ни убийцей. Когда орк умирает и тем более когда ему мертвому отрубают голову, вся боль мира распространяется вокруг него, словно бездонная пропасть, — как вы можете не чувствовать этого! Неужели вы еще не заметили, что ваша дочь шагает с опущенным в землю взглядом, чтобы не видеть… этого!

Аврора указала на отрубленные головы, видимые в отблесках огня.

— Эрброу не смотрит на орков, потому что боится их: орки напугали ее до смерти…

— Ваша дочь не смотрит на них, потому что слышит боль их смерти и ужас их обезглавливания. Не допустите, чтобы ваши дети и все остальные дети Далигара росли там, где во время полдника на хлеб с медом садятся те же мухи, что только что пировали в пустых глазницах гниющего черепа. Прошу прощения, госпожа, — вся трясясь, продолжала Аврора, — но ваш супруг никогда бы этого не позволил. Отсутствие сострадания было бы для него настоящим мучением, подобным открытой ране. Мы должны лечить раненых: и наших, и орков. Пленные должны жить!

— Где? — раздраженно спросила Розальба.

— В подземелье!

— Что? В городе? И на что? Кормить и поить их, отнимая пищу и воду у осажденных? Охранять их, отнимая у войска солдат, которых и так не хватает?

В лице Авроры не было ни кровинки. Ее сотрясала мелкая дрожь. Розальба начала что-то подозревать, но Ранкстрайл опередил ее:

— Вы… — начал он. — Я хочу сказать, вы…

— Да, господа, я — то, что называют полуэльфом. Моя мать принадлежала к Народу Эльфов.

— Но ваш отец ненавидел эльфов! Он потратил полжизни на то, чтобы уничтожить их!

Розальба потеряла всякое терпение. Совершенно вышла из себя. Разговор снова становился бессмысленным, нелепым, непонятным. Она не желала признавать, не могла допустить, что у Йорша и Авроры было что-то общее. Все это было так глупо и абсурдно! Все это было… неприлично… В ее жилах текла кровь орка, а Аврора с каждой минутой претендовала на все большее и большее сходство с Йоршем…

Может, за всей этой историей и тем, как Аврора ее рассказывала, не раз заставляя Роби выглядеть полной идиоткой, были и другие причины, но, честно говоря, сейчас они ее не интересовали.

— Итак, — заключила королева, — подведем итог: во мне течет кровь орков, вы — полуэльф. Не хватает всего лишь курицы.

Аврора надолго задумалась, перед тем как ответить.

— Я думаю, мой отец потерял рассудок, — медленно произнесла она.

Девушка присела на основание статуи какого-то короля, может быть Эрика Лысого.

— Он ненавидит эльфов, — продолжала Аврора, — но в то же время он очарован ими. Я думаю, он ненавидит их, потому что ему не дано быть таким, как они. Он заставил мою мать согласиться на их брак, пообещав спасти

ее народ… Когда она поняла, что он не собирался сдержать слово… и задумала бежать… — Аврора не договорила. — Не все эльфы были убиты, госпожа. Как, к сожалению, открыл для себя мой отец, боль уничтожает волшебные силы. «Стоит убить всего лишь одного из них, — говорил, посмеиваясь, мой отец, — и все его соседи станут послушными овцами на скотобойне!» Эльфы чувствуют боль умирающего насильственной смертью, и это лишает их воли к любому сопротивлению. Боль унижений и преследований, которым они подвергались веками, лишила их волшебных сил. Они остались одни, изгнанные отовсюду, и погибли, но не все. Многие из них скрывались среди людей, найдя приют у их очагов, вдали от зверств моего отца. Люди прятали их в кухнях, на кукурузных полях. Не только ваши родители пожалели и спасли кого-то из Народа Эльфов, и не только вы одна соединили с эльфийской свою кровь. В мире полно полуэльфов. Того, у кого в жилах течет хоть капля эльфийской крови, можно узнать по волосам, независимо от их цвета: на закате или на рассвете, когда косые лучи солнца скользят по их волосам, они блестят как-то по-особенному. Девочки легче наследуют волшебные силы, и, когда это становится явным, их называют ведьмами: часто у них обнаруживаются необыкновенные способности к лечению больных. Мальчики редко наследуют эльфийские силы, а если это и случается, то дело ограничивается лишь некоторыми способностями: отличной меткостью, особой сообразительностью и большой любовью ко всему написанному. Мой отец не смог понять одного: полуэльфы не теряют свои волшебные силы, никогда, даже в самом бездонном страдании. Не только из жестокости он заставил вашу дочь присутствовать при убийстве ее отца, а меня при казни… — Аврора вновь прервалась. — Он сделал это, чтобы обезоружить нас, лишив волшебных сил, но он забыл, что полуэльфы унаследовали и мужество людей, мужество никогда не сдаваться. Как и люди, мы не опускаем оружия, как и люди, мы никогда не сдаемся.

— Вы — ведьма? — спросил капитан.

— Если бы стало известно, кто моя мать, то меня называли бы именно так.

— А как можно отличить детей орков? — снова спросил ее капитан.

Аврора не ответила. Она помолчала, потом неопределенно мотнула рукой и, резко повернувшись, удалилась.

Луна скрылась.

Громоздкую тьму рассекал лишь свет последнего горевшего факела.

Где-то вдалеке послышалось уханье филина и отчаянный крик какой-то пташки, которую ему, очевидно, удалось схватить.

Розальба остолбенело молчала.

Слова Авроры вихрем кружились у нее в голове.

Она слишком устала. Она подумает над этим завтра. Или послезавтра. Или еще позже.

Ее усталость дошла до предела. Все, что оставалось еще у нее в мыслях, — это жалость к Авроре. Наверное, это ужасно — стыдиться собственного отца.

— Это все ложь, — упрямо проговорила она. — Это абсурдно. Ардуин не мог быть орком. Ни у меня, ни у моих детей не течет в жилах кровь орка. Это просто слухи, и Аврора… она поверила им… потому что ей отчаянно нужно во что-то верить… Наверное, это невыносимое страдание: знать, что твой отец — гнусный подонок, знать, что в твоих детях будет течь его кровь; стыдиться собственных рук, потому что кто-то, чьи руки были точно такой же формы, совершил ими жестокие преступления, — вполголоса произнесла она.

Розальба взглянула на Ранкстрайла и резко замолчала.

Капитан Варила был неподвижен, как статуи за его спиной, и лицо его было так же непроницаемо. Королева уставилась на него, словно видела впервые в жизни, потом поспешно кивнула в знак прощания и удалилась в свои покои.

Эрброу и малыши сладко спали. Розальба отпустила Парцию и проследила из окна, что та без помех дошла до своего дома. Перед тем как лечь в постель, Роби подперла дверь всем, что попалось ей под руку, и лишь после этого заснула неспокойным сном, обнимая своих детей и держа меч Йорша возле кровати и меч Ардуина под подушкой.